В этом описании сочетается ряд процедур феодального права. Прежде всего, это «испанский обычай», уже охарактеризованный выше. Далее, это ритуал примирения в узком смысле как прекращения вражды, символизируемый взаимным «osculum pacis» — поцелуем мира[971]
. Однако совсем не первое и не второе выступают в качестве определяющей черты происходившего. Эмоциональный и правовой акцент совпадает с действиями, подчеркивающими унижение Кампеадора: коленопреклонением, взятием в рот травы, простиранием ниц перед королем и, наконец, поцелуем ног, который Руй Диас пытается совершить. Отметим, что герой эпоса идет на это унижение вполне сознательно, и автор всячески подчеркивает это: «Так он сумел унизиться [дословно: «проявить (воздать) унижение»] перед Альфонсо, своим сеньором» («Asi sabe dar omildançajà Alfonsso so señor»).Роль этих унизительных элементов в описании сцены примирения станет еще более ясной, если принять во внимание, что королевский запрет поцеловать ногу не стоит переоценивать, как это делают ряд известных исследователей[972]
. От имени Сида поцелуй ноги короля неоднократно изъявляют желание совершить (и совершают) вассалы Руя Диаса, передавая ему просьбы о прощении и верноподданнические дары Кампеадора. Из трех попыток две оканчиваются неудачей[973], и лишь третья, совершаемая Альваром Аньесом Минаей, главным из вассалов Сида, вместе с племянником Руя Диаса Пером (Педро) Бермудесом, завершается согласием. Решивший, наконец, примириться с изгнанником, монарх милостиво позволил им, ставшим на колени и поцеловавшим землю, запечатлеть поцелуй и на королевской ноге. При этом посланцы публично объявили, что совершают свои действия от имени сеньора, т. е. Кампеадора[974]. Отметим, что в замене сеньора вассалом при совершении особо унизительных действий (прежде всего именно поцелуя ноги) не было ничего необычного. Подобные примеры известны по северофранцузским и итальянским источникам[975].Все сказанное не оставляет сомнения в том, что королю принадлежало верховное право распоряжения наследственными владениями, расположенными на земле его королевства (
В каком же качестве король распоряжался этими правами? Здесь эпос о Сиде не оставляет сомнений. Речь идет о властных прерогативах короля как сеньора по рождению. Не случайно, обращаясь к Минайе, Руй Диас произносит: «Хочу направить Вас в Кастилию, туда, где мы имеем наследственные владения, / К королю дону Альфонсо, моему "сеньору по рождению"»[977]
. Подобная же прямая связь между статусом короля как сеньора по рождению и категорией наследственного владения фиксируется и в феодальных обычаях, отраженных «Старым фуэро Кастилии». Оно закрепляло наследственный характер власти сеньора по рождению над территорией «regalengo» и утверждало его право на изгнание с нее лиц, нарушавших обязательства, связанные с сеньорией по рождению, с приостановкой прав на наследственные владения. Замечу также, что правило «год и день» рассматривалось в едином комплексе как с особыми сеньориальными прерогативами короля, так и с концепцией «heredat»[978].В своем качестве сеньоров по рождению короли Кастилии и Леона выступали преемниками традиции, заложенной кастильскими графами. Начиная с IX в., расширяя территорию своего графства — своей земли, графы выступили в качестве верховных пресоров. Одновременно с этим они привлекали сюда поселенцев, обретавших здесь наследственные владения, но вместе с тем и наследственную зависимость. Именно в этом процессе видны истоки верховенства сеньориальных прерогатив короны над правами всех остальных феодальных сеньоров, власть которых была вторичной и возникала лишь в результате уступки короной части своих врожденных прав в виде феодального держания.
Все сказанное о концепции наследственного владения возвращает нас к теме консехо, включенного в систему зависимости от сеньора по рождению — зависимости «por naturaleza».