Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века

У меня нет четкого объяснения этого противоречия. Могу лишь предположить, что создатели памятника стремились более жестко отделить сферу регламентации прерогатив королевской власти, которая имела для них особое (в том числе идеологическое) значение, от института усыновления, который им выгоднее было рассматривать как исключительно частноправовой, не имеющий отношения к системе власти[1155]. Хорошо известно (в том числе из источников куэльярского происхождения), что такой подход был весьма далек от действительности. И в XIV в. королевские должностные лица считали нормой акцентировать частную связь с высокопоставленными людьми, благодаря которым они и получили занимаемый пост[1156].

Но те, кто составляли текст «Королевского фуэро», стремились сформировать совершенно иной облик власти. Эта власть выступала как исключительно публичная, как обладатель божественной санкции на управление и издание законов. Это хорошо видно во вступлении к памятнику [оно занимает место, аналогичное тому, которое в «Дигестах» занимает вступительная «Конституция об утверждении Дигест», известная больше под названиями «Tanta» или «Deodoken» (соответственно первые слова латинского и греческого текстов)], а также в первых шести титулах первой книги, идеологическое значение которой выглядит несомненным.

Итак, необходимость законов объясняется авторами памятника «естественными причинами» (natural cosa): сердца людей разделены, и их дела и стремления не согласуются друг с другом, отсюда происходят раздоры и разногласия. Урегулировать их надлежит королю, который должен обеспечить для своего народа право и справедливость путем издания законов, которые должны карать зло[1157]

.

Особое значение закону как категории придает тот факт, что в качестве первого и основного законодателя, законы которого движут всем сущим, выступает Бог, который есть Троица. Еще до воплощения Иисуса Христа он дал законы Моисею и пророкам, а Иисус, воплотившись, исполнял Закон Моисеев, и тем указал верный путь к спасению для всех людей. Он же в будущем выступит и как главный Судия на Страшном суде, и этот суд неизбежен для всех людей. В этом и состоит, по мнению составителей памятника, основной смысл католической веры, не разделяющий которого является еретиком[1158].

Король в роли законодателя и верховного судьи сопоставляется с Христом. Непосредственно от Христа исходят и законодательные и судебные полномочия короля: первоначально Иисус создал установления для своего «небесного двора» — «ordeno primeramientre la su corte en el cielo», где он стоит как глава над всеми ангелами и архангелами. Затем по такому же образцу был создан «двор земной» («lа corte terrenal»), глава которого — король, который возвышается над ним и руководит им, как голова руководит всеми остальными членами у человека, созданного по образу и подобию Божьему. Поэтому король получает верховную власть над всеми людьми, его приказания (mandamientos) обязательны для всех

[1159], а сама личность священна и неприкосновенна[1160].

Всякий, кто прямо или косвенно, делом, словом, советом или помощью врагам короля посягает на жизнь и здоровье монарха, как и на его честь и власть (su onra е su señorío

), совершает тягчайшее преступление. Священны также жизнь, здоровье, честь и власть детей короля, особенно тех, кто в будущем унаследует его престол[1161]. Монарх де-факто стоит даже выше Церкви, поскольку именно ему надлежит защищать ее и заботиться о ней и о сохранности ее имуществ[1162]. Не случайно титул о защите прав Церкви (титул V: «О защите принадлежащего к Святой Церкви») помещен в фуэро лишь после титулов, регламентировавших наказания за преступления против жизни и власти короля (титул II: «О защите короля и его власти»), детей монарха (титул III: «О защите детей короля»), а также за отказ выполнять королевские постановления (титул IV: «О тех, кто не подчинится постановлениям короля»).

В итоге составители памятника создали образ короля, в котором прослеживается явное влияние норм, регламентировавших статус императорской власти в эпоху поздней Империи. Монарх стоит над всем народом, который в равной степени подчинен его воле. Монарх соединяет в своих руках элементы светской и церковной власти, т. е. претендует на теократию.

Введение таких положений в идеологию королевской власти в исследуемый период не представляется исключительным. Как показывает известный британский историк средневековой идеологии В. Ульманн, монархи Франции, особенно со времен Филиппа II Августа (1180–1223), Англии эпохи Плантагенетов, но прежде всего германской империи начиная с конца XI–XII в. стремились в той или иной мере закрепить за собой территориальный суверенитет и контролировать национальную церковь, активно использовав для этих целей и модели римского права[1163].