Город, небо, поле, я (СИ)

Так вот налево я не иду, а, пройдя винзавод, поворачиваю направо и вижу, разумеется, общагу. В общаге живёт Снежана и какие-то ещё её подруги имён которых я уже не помню, а катящий покрышку ещё не знает, потому как ему только предстоит регулярно приходить сюда со своими друзьями и братом в их числе, чьей девчонкой оная Снежана вроде как и считалась. Будет это через полтора года, зимой. Бедный катящий вместе с ещё целой оравой пацанов с района будут ходить под окна этой общаги почти каждый день, и всё только для того, чтобы двое из них - брат и Денис - встретились со Снежаной и её подружкой. Всегда пьяные, весёлые и никогда никто не в обиде из-за того, что их так много, а девчонок - так мало. По крайней мере, катящему точно было не сильно обидно: он тогда познавал все прелести пьянства и ему куда важнее было каждый день залить где-нибудь лыч, да притом залить не просто так, а с экспериментальным интересом на предмет проверки предельных возможностей своего организма, типа - сможет ли он выжрать в одного литруху и не скопытиться сразу же в районных сугробах, но пойти в город и давануть на площади ещё с кем-нибудь пузырь, а то даже и посидеть себе уютно в баре под пиво и орешки? Да и девчонки не были строго "дениса" или там "брата". Кто угодно из их компании мог попытать с ними счастья, при условии, что сами девчонки будут не против, потому что брат и Денис против не были точно. Иногда Снежана с подругами приходили к нам на район и тогда мы шарахались с ними там или подвисали у кого-нибудь в гараже, но незаметно - родители и родственники позволяли нам бухать только чисто мужской компанией, чтоб никаких баб. Они, видимо, думали, что мы учиним какой-нибудь жуткий разврат, который и им и нам придётся расхлёбывать до конца жизни, но ничего такого и в помине не было, и не потому что нам этого не хотелось - хотелось и ещё как! но не получалось. Точнее, как хотелось? Хотелось как-то впридачу, внагрузку, что ли, к мотоциклу и к бутылке - как остальным пацанам, или просто к бутылке - как мне. Водка и всякие железяки, и, конечно, наша славная мужская компания, были для нас куда важнее, чем разные нехорошие излишества. Тогда мы для себя это так не формулировали, да и вообще не задумывались над этим, всё шло, как оно шло. И мы просто ходили каждый день вот к этой общаге, смотрели на девчонок, на других таких же доходяг, как и мы. Конечно, тут всегда было много всяких знакомых, все друг другу наливали и спаивали, как могли - сплошная взаимопомощь и выручка; а может и нет, а может и не так всё было, я уже не помню точно. Зато Снежану я помню хорошо, она была симпатичная, с длинными тёмными волосами, всегда такая свежая с мороза, что её хотелось как-нибудь ухарски схватить и расхохотаться, словно какой Дед Мороз - грозно, но не зло. Та зима была особенная, как и каждая в моём городе. Эта морось; эта хлябь; этот мокрый снег; эта слякоть и вдавленный в неё конский навоз; эти медленно ползущие машины; этот неожиданно прихвативший с утра морозец; этот я, идущий в пивбар; этот замок, куда не пройти по грязище; это небо, чересчур в звёздах; это небо, чересчур глубокое и тёмно, тёмно-ультрамариновое на исходе дня, в сумерках; это небо, чёрное, с сапфировым отливом вечером; ух-х-х. Той зимой я увидел Снежану в первый раз, той же зимой видел я её и в последний - ничего страшного, просто к моему следующему приезду ребята перерастут эту девочку с длинными тёмными волосами и найдут себе других - тоже с волосами, но уже не такими тёмными и длинными. И брата я видел тогда в последний раз - через два года он убьёт себя верёвкой.