Читаем Город, небо, поле, я (СИ) полностью

"Мадрид" стоит справа, если идти по столичной; рядом с ним ДК, в котором проходили все самые крупные дискотеки и сопряженные с ними не менее крупные мордобои; резко налево стоит "Детский мир" - один из любимейших моих магазинов времён когда я ещё соответствовал его названию. Там продавали какую-то игрушку, которую мне очень хотелось, то ли самолёт, то ли машинку. Не помню, удалось ли мне её заполучить, но сердце заволакивает какой-то досадой и горечью вот сейчас, когда я вспоминаю об этом, значит, наверно, всё-таки не удалось. Повзрослев, в сам "Детский мир" я стал хаживать редко, зато за милую душу потягивал разного рода бальзамы и водки в небольшой задрипанной кафешке с обратной его стороны. Ну и, разумеется, центральное место площади, хотя и расположенное на самом её отшибе - пивбар. Самый лучший, самый любимый, самый родной, самый-самый в мире пивбар. Возле его входа располагается туалет без дверей - чтобы никаких секретов - в котором посетителям предлагалось испражняться в длинный, идущий чуть под наклон вправо жёлоб, похожий на коровью поилку. Неприятность заключалась в том, что воронка слива у него была всегда забита и при наличии четырёх-пяти одновременно облегчающихся достойных мужей, у крайнего справа из оных была высока вероятность заиметь на своём ботинке или штанине весьма пахучую и преотвратнейшую субстанцию, изрядно подпортив себе тем самым столь замечательно протекающий вечер или день. Внутри наш пивбар сиял и был девственно бел, как свадебное платье; на разливе стояли уютного вида полные женщины в годах, с коротко подстриженными рыже-каштановыми и почему-то всегда кучерявыми волосами. Вкушать от кранов с медными, красноватыми, с намёком, носиками можно было всего самого разного: квас, пиво. И всё. Гораздо позже, лет через пятнадцать, к пиву и квасу присоединился ещё сбитень и какая-то алкогольная газировка непонятного, сомнительного вкуса, а во времена катящего покрышку всё было сурово и аскетично. Конечно, можно было купить и водку и вино с витрины, но пить эти излишне крепкие для данного заведения напитки здесь строго возбранялось. Когда у нас не было денег, а суетиться было влом, то мы тупо становились возле пивняка и стреляли деньги у всех встречных с шутками-прибаутками, потому что все встречные в основном были либо знакомые, либо друзья и с тем чтобы напиться в итоге никаких проблем не было. Пивбар располагался очень интересно и, можно даже сказать немного пикантно - прямо напротив костёла, старого, средневековой ещё выделки. Это величественное, белёсое здание в романском, вроде бы, стиле. Я думаю, пивбар напротив него поставили специально, в советское время, в целях борьбы с религией или ещё какого мелкого пакостничества, потому что вообще-то костёл стоит не напротив пивбара - наш пивбар для него это мелкая соринка, досадное недоразумение - по-настоящему костёл стоит напротив Свято-Никольского собора на другом конце площади, который до 19 века тоже был костёлом, но позже стал главным городским православным храмом; и в котором меня крестили полных шести, а не семи лет отроду, прямо перед тем, как я пошёл в школу. Но о нём - после. Вообще я не знаю, что ещё сказать про площадь и как это сделать правильно. Ну стоит там ещё голова Ленина, как раз на полпути между костёлом и собором, ну есть ещё какая-то забегаловка, магазин, где проявляют плёнку "Кодак" или "Коника", вроде как свадебный салон, брусчатка, остановка. На самом деле про площадь я уже всё сказал раньше и не здесь, да так, что лучше никогда не скажу и ничего не добавлю, со стопроцентным попаданием, всё именно так, как я описал, если и не в плане местности, то уж эмоционально - наверняка; даже сам удивился, как так получилось; и всего-то небольшой отрывочек, маленький абзацик, но как в точку! И собака эта, бегущая по диагонали; которой никогда не было; собаки, в смысле; но зато всё это - правда. Короче, добавить мне нечего.


Площадь - это вершина мира; здесь и впрямь небо ближе и лучше видно, и можно смотреть вдаль до самого края земли, хотя вокруг сплошные здания и деревья, и через тридцать метров взгляд уже натыкается на очередную стену, но дело не в этом, а в том - как смотреть, и куда. Когда я смотрю, то вижу всё, что мне надо и даже больше, и даже, как пасутся коровы за лесом, на поле возле озера, которое, если идти по улице, где когда-то жил мой брат до самого конца и потом ещё пройти хранилище, потом ещё метров сто и спуститься с горки к старому дому, то вот оно, это озеро, будет как раз там. Так что стены тут не причем. Было бы желание.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее