Город, небо, поле, я (СИ)

Солнце висело высоко над нами, горело жарко, но не изнуряло, наоборот - нежно касалось своими лучами кожи. Ехать было приятно и легко; ехали мы на маслозавод - воровать покрышки. Серёга урвал у отца старый тракторишко с прицепом и мы, воодушевлённые этим, намеревались накрасть целую кучу поношенной резины, которой на маслозаводе всегда было завались, и, побросав её в кучу на выбранной нами для праздника поляне, возжечь вечером костёр, нет, пожалуй, даже кострище, каких ещё свет не видывал, на радость жителям всей нашей улицы, которая, будучи окраиной, всегда почиталась чванливыми обитателями городского холма деревней. В детстве все наши костры казались нам недостаточно большими, какими-то маленькими и ущербными, а всё - мы были уверены - из-за нехватки покрышек, которых мы просто физически не могли натаскать много, поскольку маслозавод стоял в нескольких километрах от нашей улицы и катить покрышки приходилось вручную по полям, ухабам, а иногда и непролазной, свинячьей грязище.

До заводской ограды оставалось метров пятьдесят, мы оставили трактор и пошли пешком. Сколько себя помню, с самого моего детства, как только я наравне со всеми стал принимать участие в купальских приготовлениях, в заборе, который представлял собою крупноячеистую металлическую сетку, поделённую вертикальными железными рейками на равные квадраты, вот в этом самом заборе была огромная дырень, которую никто и никогда не заделывал. Через эту дыру отлично пролезали даже самые большие мазовские колеса, а проделана она была ещё нашими отцами, если не дедами. Вдоль самого забора росли всевозможные кусты, среди которых выделялся высокий куст какалуши, ягоды которой ещё не успели созреть и по своему цвету охватывали довольно широкий спектр - от бледно-зелёного до жгуче-красных и тёмно-лиловых - значит ягоды спелые - тонов. По старой привычке все мы собрались возле этого куста и, разобрав каждый себе по приглянувшейся ветке, стали неспешно поедать ягоду и обсуждать наши дальнейшие действия. Сошлись, как обычно, на том, что одного надо оставить на шухере, а остальные должны всё делать быстро и по возможности тихо.

Маслозавод гудел, как улей с пчёлами, иногда где-то в отдалении взрыкивали грузовики и тракторы, ржали кони, мычало на разные голоса пасущееся невдалеке стадо. Наши губы и руки были в чёрных пятнах и разводах. Я набрал полный рот ягоды и долго её пережёвывал, потом стиснул зубы, состроил злобную рожу и языком протолкнул вперед слюну. Тёмно-фиолетовой жижей она растеклась по подбородку. Я посмотрел на друзей, засмеялся, тут же поперхнулся и закашлялся. Кто-то двинул меня ладонью по спине. Когда кашель успокоился, и я взглянул на пацанов, то увидел, что все они довольно усмехались и утирали запястьями чёрные подбородки. Вдоволь порезвившись, мы подогнали трактор ближе к забору, оставили возле него Серёгу, а сами пролезли на территорию и осторожно, посматривая по сторонам, пошли к хорошо знакомому нам месту. Маслозавод был уже стар и убог. Корпуса и цеха на его территории стояли с выбитыми окнами и ободранными стенами, возле которых были навалены кучи мусора, битые стёкла, куски железа разной степени заржавленности. Под навесом из дырявого шифера лежала белая, с пятнами ржавчины спереди, кабина от МАЗа, напоминавшая своей наружностью конопатую рожу. Метрах в десяти перед кабиной, прямо по центру двора, заграждая собой проезд, развалился задний мост - видимо тоже от МАЗа. Все четыре колеса его были подпёрты спереди и сзади красными кирпичами, хотя куда и как он мог укатиться, было не совсем понятно.

-Ну чё крадётесь?

У меня внутри похолодело. Все мы, как по команде, разом стали.

-Да не боись. - голос подошёл к нам сзади. - За колёсами, что ли?

Я, то ли от страха, то ли от внезапности, а, скорее всего, и от того и от другого, никак не мог развернуться и посмотреть на его носителя.

-Да... Мы тут это... хотели немного... - замямлил кто-то из наших.

- Берите, что мне жалко, что ли? Я сам малым столько этого добра перетягал, до сих пор руки черные. - голос засмеялся. - Пойдем, покажу.

Он вышел у меня из-за спины и бодро зашагал впереди нас, запустив руки в карманы рваных рабочих штанов и попыхивая папиросиной. Курил наш провожатый "Приму", был небольшого росточка, но крепко сбит, с тяжёлой, немного свисающей челюстью и очень большими, какими-то гипертрофированными в локтях руками, как у Папая. Из подворотен, кустов и мусорных куч нас лениво обгавкивали тощие маслозаводские псы. Папай цыкал на них, топал ногами, и они закрывали свои пасти, удивлённо, как-то даже обиженно смотрели на него и уползали обратно к своим кучам и кустам.