Город Перестановок

Её лицо не выказывало и намёка на обман, но это могла быть работа маскирующих программ.

— Не верю, — заявил Пол. — Как я могу быть оригиналом? Я же с ним разговаривал. Во что мне верить? Что он был Копией, которая считала оригиналом себя?

— Конечно, нет. Это вряд ли помогло бы избавить Копию от испытаний, верно? Пятый скан вообще не запускался. Марионеткой, которая играла твой «оригинал», управляла я: активный словарный запас и язык тела обеспечивали программы, я же сама дёргала за ниточки. Ты мне заранее рассказал всё, что нужно говорить и делать. Довольно скоро ты это вспомнишь.

— А как же… эксперименты?

— Эксперименты поддельные. Едва ли их можно было провести над гостем, имеющим физический мозг. Так?

Пол помотал головой и пробормотал:

— Абулафия.

Окно интерфейса не появилось.

Вцепившись в кресло, он закрыл глаза, потом рассмеялся.

— Говоришь, я согласился? Каким мазохистом надо быть для такого? Я схожу с ума. Я не знаю, кто я такой.

Элизабет снова взяла его за руку.

— Ты дезориентирован, но это ненадолго. И ты знаешь, почему согласился: тебя тошнило от «соскакивающих» Копий, и ты должен был примириться с их существованием, провести несколько дней, считая себя Копией, и решить судьбу проекта — ты наконец окажешься психологически готов произвести Копии, которые смогут принять свою судьбу, либо проникнешься достаточным состраданием к их участи, чтобы перестать их делать.

По плану ты должен был узнать обо всём, оставаясь внутри, после третьего эксперимента. Но, когда ты странно со мной заговорил, я запаниковала. Всё, что я смогла придумать, — это заставить марионетку, игравшую твой оригинал, сказать, что она собирается тебя приостановить. Я не хотела тебя пугать и не думала, что ты так это примешь.

В комнату вошёл санитар, убрал капельницу и катетер. Пол приподнялся и посмотрел сквозь дверные стёкла в коридор: там стояло с полдюжины человек. Он нечленораздельно заорал во всю силу лёгких: стоявшие обернулись и посмотрели в его сторону. Санитар успокоительно произнёс:

— Пенис, возможно, поноет ещё час‑другой.

Пол вновь упал в кресло и повернул голову к Элизабет.

— Ты не стала бы платить за способную реагировать толпу. Я бы за неё не заплатил. Похоже, ты говоришь правду.

* * *

Люди, великолепные люди, тысячи посторонних людей, отвечающих на его взгляд своими, озадаченными или подозрительными, уступающие ему дорогу на улице, а чаще не уступающие, но делающие это явно сознательно. Свобода, даруемая городом, была столь сладкой. Он весь день бродил по улицам Сиднея, заново открывая каждую уродливую торговую галерею, каждый провонявший мочой и замусоренный парк или переулок, пока, с гудящими ногами, не протолкался сквозь толпы в час пик к себе домой, смотреть новости в реальном времени.

Сомнений не осталось: он находился не в виртуальной среде. Ни у кого в мире не могло быть причин потратить столько денег, чтобы обмануть его.

Когда Элизабет спросила, возвращаются ли к нему воспоминания, Пол кивнул и сказал: «Конечно». Она не стала выпытывать детали. Собственно, прокрутив её рассказ много раз в голове, он уже почти мог представить развитие событий: как он ныл после пятого сканирования, как раз за разом откладывал запуск модели, как сознался Элизабет насчёт проекта и принял брошенный ею вызов — попробовать самому вынести то, что выпадало Копиям.

А если подавленные вспоминания так и не восстановились, что ж… Он заглянул в литературу и выяснил, что риск такого исхода составляет два и пять десятых процента. Ограниченный электроникой доступ к воспоминаниям иногда переходит в перманентное ослабление нервных соединений, которыми эти воспоминания были закодированы.

Пол даже получил отчёт службы управления базами данных, показавший, что он уже заглядывал в эти статьи.

Он перечитывал и пересматривал новости, которые загружал, находясь внутри, и не находил никаких отличий. Просматривал энциклопедические базы данных, наугад проверяя случайные факты из истории, географии, астрономии, и, хотя отдельные детали, неизвестные ранее, его порой удивляли, явных противоречий не было. Континенты не сдвинулись. Звёзды и планеты не исчезали. Велись те же войны, с прежними победами и поражениями.

Всё совпадало. Всё было объяснимо.

И всё‑таки он не мог выбросить из головы судьбу Копии, которую выключили и больше не запустили. Обычная человеческая смерть — это одно: являясь частью большого полотна, этот процесс имеет смысл. Однако для Копии, которую просто взяли и остановили, с её собственной внутренней точки зрения, исчезновение необъяснимо — просто край, предел, на котором структура неожиданно обрывается.