Город потерянных

– Какая прелесть! – я рукой дотянулась до травы и сорвала один теплый бутон. Я хотела показать его Киру вблизи, но неожиданно он резко мигнул и затух.

– Похоже, даже цветы нас боятся, – съязвил юноша, тоже нагибаясь, срывая пару цветков и смотря, как они медленно затухают.

Меня отпустили с рук, и я, хромая, как пьяный жираф на шпильках, кое-как уселась на колени вокруг светящихся желтых бутонов. От них буквально повеяло теплом. Я улеглась на них, чувствуя, как по всему моему телу проходит мощная волна жара.

– Нужно запастись таким экзотическим букетом, на случай, если нам потребуются доказательства, – Кир стал распихивать траву по карманам.

Я нехотя приподняла голову:

– Доказательства для чего?

– Для всего. Во-первых, для того, чтобы хоть в какой-то мере утверждать, что мы не шлялись по клубам и дурь не принимали, а застряли на вполне реальном острове. Во-вторых, чтобы Уна поверила, что мы…

– Постой-постой, ты думаешь, что мы ее найдем?

Кир подмигнул:

– Не забывай, что у меня есть связи. Джоанна, Майки. Тогда они спасли меня перед входным экзаменом.

От цветов исходил приятный сладковатый аромат, который щекотал мне ноздри. Я провела руками по траве, наслаждаясь, как по ним проходит волна жара.

Тут было так красиво и одновременно опасно. Утопленники, завод, производящий чьи-то бальзамированные внутренности, два подростка, проснувшихся после анабиоза и сразу же попытавшихся нас прикончить, и наперекор этому – живые светящиеся желтенькие бутоны, рассыпанные по полю, как золото. Благодаря этому создавалось довольно противоречащее чувство: скорее делать ноги, или не торопиться покинуть этот остров?

Кир снова подхватил меня, отрывая от теплой земли, и мы, переваливаясь, как пьяные молодожены, пошли вперед.

– Кир, – я оглянулась на него. – Расскажи, как это было.

– Что было? – он изогнул левую бровь.

Напряжение между нами повисло в воздухе, как обычно висит палач с мачете, склонившись над своей жертвой и жаждущий «этого» момента.

– Я хочу знать, как умерла Сонька.

Юноша покачнулся. Остановился. Посмотрел мне в глаза, а потом перевел взгляд на звездное небо, наблюдая, как черное покрывало ночи разрезает белесая полоска кометы. Мне почему-то захотелось прикусить свой язык до крови, потому что, к сожалению, иногда, – как сейчас, – он работет гораздо быстрее мозга. Но неожиданно Кир, глубоко вздохнув и наконец собравшись с мыслями, тихо обратился ко мне:

– Когда ты ушла к Дэвиду, я взял ее за руку, и понял, что она умирает. Я спросил, не больно ли ей. И она ответила, что совсем скоро ей будет хорошо. Она еще сказала, что любит меня. И это было последним, прежде чем моя Сонька, закрыв глаза, тихо ушла… То ли это было каким-то предсмертным шоком, когда я стал ее трясти и она открыла глаза, уставившись на меня, как на идиота, который портки надел на голову, то ли еще чем-нибудь. И так было несколько раз. В конце концов я не смог ее добудиться. Я проверил пульс, сердцебиение, и пришел к выводу, что теперь Сонька не с нами… Вот и вся история. Теперь это будет сниться мне до самой смерти, этот поистине ужасный ужас.

Я хотела что-то ответить, но не стала.

Мы пошли дальше.

Мы шли вперед, не считая шагов и не меряя расстояния. Мы просто шли и не загадывали свое будущее. Мы прекрасно понимали, что наша жизнь может оборваться как через двадцать лет, так и через двадцать минут. Но мы просто шли.

Ландшафты менялись с поразительной быстротой. Исчезли густые рощи и деревья, вместо них появились поля с минимальной растительностью по меркам острова, на котором мы сейчас находились. Кир нес меня сзади на свое       спине, потому что моя нога, где тянулся внушительный шрам от тумана, неистово ныла так, что я просто не могла на нее опереться.

Сонька уходила тихо.

Ей было не больно.

Нет, очевидно, физически ей было очень больно, потому что, почитай, в ее животе была огромная гноящаяся необработанная рана, и как следствие – сепсис, который и убил мою подругу. Но не больно ей было опускать нас… Кира, меня… Всех.

Она не думала о том, как нам будет дерьмово после того, как мы посмотрим на крест с криво нацарапанной надписью «Сонька Родригез: 2002–2018», она не думала о том, как мы будем существовать с этой болью. Было бы справедливо, если бы она хоть немного задумалась об этом, но такого не произошло. И поэтому еще тогдашняя Сонька сказала: Кир, мне хорошо, и покинула нас всех.

Где-то в траве стрекотали ночные обитатели, изредка кричали какие-нибудь птицы. Парень шел размеренными шагами, тяжело дыша и спотыкаясь через каждые пять-десять ярдов. Впереди, за немногочисленными деревьями, стало лениво выкатываться солнце, представляя нашему взору бледную светлую полоску утренней дымки.

Я пыталась уснуть, чтобы спросить Соньку, почему она вот так вот бесцеремонно нас покинула, но ежеминутные спотыкания Кира не давали мне это сделать. Поэтому я просто клала свою голову ему на плечо и, очевидно, думала о том же, что и он.

Сонька, почему ты так нас оставила?

Сон отступил.

Вот черт.