– Мне не ясно!
– Ты посмотри, в чем я обут? – я задрал лакированный нос сапога. Сам невольно залюбовался французской моделью. Опомнился. – Мне для лыж валенки нужны. Ноги померзнут. Крепление одевать надо.
Девушка рассмеялась.
– Тогда и мне валенки нужны?
– Конечно! Или княгини в валенках не ездят?! Мы же на лыжах собрались кататься. Или нет?..
…Я пригнулся, отворачиваясь от еловой ветки. Что еще привиделось? Откуда такие чудеса приходят в голову? Покосился на свои оленьи сапоги. Крепление сидит ладно. Да, так и надо. А в том сне лыжи какие-то не такие, тонкие. Ботиночки фигурные. Неправильное виденье. И Карху моя брюнетка, а не белобрысая. Вот вспомнил о ней и сразу, моментом! Карху – красивая. Карху одна такая. Карху очень плодовитая. Карху суп вкусный умеет готовить. Скоро на звезды будем смотреть. Только ты и я. Откуда это? Я в сердцах скинул рукавицу в снег. Одна была, и ту выкинул. Пожалел. Холод сразу защипал.
Скатился с горы на тракт. Не теряя скорости, стал быстро нагонять обоз. Выходит, правильно срезал. Не подвел расчет.
Солдаты на последних санях оживились. Сбавили скорость. Команда разнеслась над караваном, и олени стали замедлять бег.
– Гляди-ка, приблудный.
– Не всех забрали что ли?
– Да, к нам едет. Не мимо.
Я минул последние сани. Поравнялся с пленными лопарями. Некоторое время скользил рядом, смотря на Карху. Гейду улыбнулась. Растянула разбитые в кровь губы, обнажая белоснежные зубы. Потом резко снял лыжи. Пробежался рядом с санями и прыгнул между лопарями, которые в ужасе шарахнулись от меня, давая место.
Карху стала руками растирать мои уши. Греть в ладонях. Взгляд у нее изменился. Потеплел. Большие черные глаза увлажнились. С нашими санями поравнялись другие. Оттуда зычно спросили:
– Эй, дикий! А что паленый такой?
Я обернулся на голос. Хотел ответить уряднику, как подобает на дерзость, но тут взгляд уперся в соседа его. Избитый шаман, связанный веревками, скалился кровавым ртом в беззвучном смехе. Он просто заходился от него. Плакал от смеха. Кривлялся в гримасах. Изнемогал от приступов. Таким довольным старика я еще не видел. На шею надет пробитый бубен. Заплывшие глаза распахнулись на миг. Время остановилось. Снежинки замерли в воздухе. И я с интересом посмотрел на ближнюю, поражаясь узорчатым граням. Дивно красивая! Настоящая ювелирная работа! Природа – непревзойденный мастер, неповторима и ни с чем не сравнима. Никто так не сможет. Никто… Нойд кашлянул, привлекая внимание. Поймал цепко взгляд и сразу дунул в мою сторону. Закружил рой снежинок. Все они вихрем влетели в меня.
– М-м-м-м, – протянул я уряднику, вытирая лицо.
– Что?
– М-м-м-м-м, – протянул я снова, но теперь уже больше для себя. Удивился. Не было слов. Пропал голос. Украли. Звук один. Чтобы ни хотел сказать. Из гортани шел один звук. В голове зазвенело. Пополз туман, глуша и размывая разумные мысли.
– Понятно, – сказал урядник. Посмотрел на Карху. Вздохнул грустно и вожделенно. – Твой что ли?
– Не мой, – фыркнула гордо гейду, вскидывая голову. Да что ж за девка такая? Еще и плечами повела! Уже ведь и губы разбитые. А неучёная нисколько. Темпераментная. Эмоциональная. Из тех, что не молчат никогда. Куда только скромность подевалась?
– Да я вижу, что немой! Ладно, лишь бы не шибко больной на голову. Авось, сгодится. Погнали! – крикнул вознице. – К вечеру чтоб в остроге быть уже, а то заночуем в снегах.
Сани понеслись с урядником вперед. Нойд беззвучно скалился в диком приступе смеха, смотря точно на меня. Не мигая, таращился. Пугал. И даже, когда сани порядком отдалились от нас, всё так же продолжал смотреть на меня и зло гримасничать. Хорошо у него получалось. Страшно. Как снега мне за шиворот кинул. Передернулся весь от внезапного холода. Что его так рассмешило? Чуть живой, а веселится! Нашел время.
Не пойму. Неприятно как-то стало.
Хотел спросить у Карху, но сразу забыл, стоило взглянуть в ее счастливые глаза. Влюблённые что ли? Торжественные? Расплакаться от счастья готова? Героем своим восхищается, то есть мной? Чего торжествовать? Ну, пришел я. Ну, с вами я. Так ведь по-другому и быть не могло. Не знаю почему. Позыв внутренний. Извините, барышню одну в беде оставить никак не могу. Не по чести. Правильные слова выплыли в сознании сами собой, выбитые золотом на черном монолите мрамора. И… похоронили мой разум окончательно. Теперь я улыбался, как дедушка.
– Ты ко мне привязался, сайвугадче. Я вижу. Дышать стал. Теперь в тебе дедушкина песня по-настоящему заиграла. Я слышу. Люди слышат. Видят тебя. Дедушка счастлив. А я теперь точно стану нойдом, – тихо и уверенно сказала девушка и закачалась в блаженном трансе. – Моё время приближается.
А потом взглянула на мои синие в кровавых подтеках руки, поискала в санях свои варежки и отдала мне.
От улыбки сводило мышцы лица.
Как же больно от беззвучного смеха.
Глава 16