Город спит, просыпается магия

Катя закатила глаза.

– А знаешь, кто сломал проклятие? Котики твои!

– Да ладно!

– Ага, я проверил, всё начало разваливаться в этом районе. Но потом пошло дальше, во все стороны. Прямо очень быстро! Я сначала подумал, что это члены семьи тех, кто взял котов. Но тоже мало получается.

– Да, мало, – согласилась Катя, – Не по десять человек же они живут.

– Я думаю, это резонанс. Есть счастье, которое приносят коты. Но ещё есть и любовь. Когда человек хочет забрать кота, он чувствует любовь. Он чувствует, наверное, даже решительность и гордость, что вот, он такой хороший человек. Поэтому он вываливается из сети ненависти и страха. Тем более, из беспомощности. Наверное, такой человек и дальше ведет себя по-другому, и его коллеги, родственники начинают это чувствовать. Проклятие начинает разрываться уже сильнее. Тут всё логично. Только слишком уж быстро оно подействовало на остальных людей, нет? У нас, конечно, маленький город, но не настолько же…

Мы ещё помолчали.

– Ты же думаешь о том же, о чём и я? – прошептал я.

– Да. Похоже на эффект мурсионных полей…

После этого нас было уже не остановить. Я прямо во время парковки начал говорить про численное решение уравнения Миневры для мурсионных полей, а Катя – что она теперь понимает, почему у неё были такие странные результаты с Филином. Потом мы доехали и ещё двадцать минут не могли выйти из машины, потому что Кате нужно было срочно записать план нового эксперимента.

Потом мы вроде успокоились и пошли домой, но в лифте Катя вспомнила, что наше исследование отлично состыкуется с проектом Олега. А пока она чистила зубы, я пересказал ей статью про мурсионные поля в замкнутом пространстве.

– Ещё надо проверить, у кого уже были котики. Или у соседей, – сказал я Кате, когда она уже лежала в кровати.

– Хорошо, завтра начнём прямо с этого. Только не с утра. У меня первой парой лабы со студентами, там столько накопилось, – пробормотала Катя. Глаза у неё закрывались.

Я укрыл её одеялом, потушил свет и пошёл чистить зубы, стараясь не танцевать от радости. Впереди у нас было много работы.

Взмывая выше ели

Андрей Ваон

– Стой! – заорали мы оба.

Поздно – Игорёк забрался на горку и с диким воплем съехал вниз, громыхая отполированной жестью.

Алька закатила глаза, я чертыхнулся. Игорёк зыркнул на нас исподлобья.

– Не могу, когда он так смотрит. – Жена уткнулась мне в плечо.

Сын наш по-хозяйски прошёлся по площадке, осматривая «владения».

– О, господи… – простонала Алька, – ещё и качели… Тёма, сделай что-нибудь!

А что я мог сделать? Мы оцепенели бандерлогами, а наш маленький Каа полез на качели. Немного поболтавшись, он слез, подошёл к нам и скомандовал:

– Пойдёмте домой, пора ужинать.

Мы поплелись за ним.

На пороге нас встретил кот. Он раздражённо мявкнул, всем видом выражая недовольство по поводу своего продолжительного – с утра до вечера – одиночества. Да он и всегда такой: вечно хмурая морда, уши разведены в стороны, зубастый, очень меховой и полосатый. Поэтому и назвали Манулом, Манькой уменьшительно. Из всей семьи кошак, кажется, любил только сына, а меня и Алину терпел.

– Кота надо покормить. – Игорь гладил Маньку, тот снисходительно щурился, но хвостом подёргивал – хотел жрать, и никакой лаской его голод было не утолить.

Я послушно протопал на кухню, насыпал еды в кормушку. Кот услышал и примчался из прихожей, где Алина помогала раздеваться Мелкому. Когда они помыли руки, Игорёк пошёл в детскую, попутно отдав ещё какие-то указания, а жена тихо прокралась на кухню, где прижалась ко мне, и мы вместе уставились на мирно жующего кота.

– Может, обойдётся сегодня? – спросила она.

Это вряд ли, подумал я и сказал:

– Если бы… Раскомандовался уже, а ещё ведь и качели…

И точно – из детской послышались голоса. Нет, теперь точно не обойдётся.

* * *

А мы вначале хихикали, не зная, насколько близки были к истине.

Игорёк был ещё совсем крохой, гулькал-булькал, глядя вокруг не очень осмысленными, но весёлыми глазёнками. Манька сидел рядом с кроваткой и хищно пожирал взглядом этот клятый мобиль – подарок (наряду со всякими одеялками, пелёнками и подгузниками) от города молодым родителям. Дурацкая крутилка с яркими висюльками вертелась над младенцем, из её динамика лилась сонная, однообразная мелодия. Кот тянул лапу хватануть за верёвочки, а мы шикали на него: «Брысь!», боялись, что скинет всё это добро на ребёнка. Но опаска наша была напрасной – к появлению нового члена семьи кот отнёсся с трепетом и нежностью. Даже когда Игорёк, научившись сидеть, стал хватать его за хвост и тянуть к себе в лежбище.

«Программируют детей, а потом лет через восемнадцать – раз, из всех утюгов как врубят, и давешние младенцы замаршируют в определённом направлении», – смеялась Алька, а я кривился. Потом крутилка мне осточертела окончательно, и я надумал её выкинуть.

Но она упёрлась: «Не вздумай! С паршивой овцы хоть шерсти клок. Пусть работает, ребёнку нравится». Я разозлился, но губу закусил, сдержался – знал, что сейчас нужно всего себя гасить, не до разборок, главное вон, Мелкий.