Господь, мы поднимаемся

Всё происходило быстро, бесповоротно, безжалостно, без всякой скидки на волю людей. Мощная волна ударила в развёрнутый борт, ломая и унося с собой всё на своем пути.

Никогда раньше Жан-Батист не думал, что вода может так страшно бить. В один миг мальчишка оказался лежащим на палубе, он успел схватиться руками за выступ крышки закрытого трюма, в котором оставались дети, но сейчас он о них не думал, не успевал думать, все его движения были механическими. Слабый земной разум сменился древним, как сама земля, инстинктом выживания.

Корабль был не способен удержать устойчивость при таком сильном крене. Следующая волна довершила начатое. Водяная гора с закручивающейся верхушкой поднялась сбоку, подхватила, гребнем рухнула на разбитую палубу – раздался треск, мир перевернулся. В море полетели сорванные тенты, обломки надстроек, дети.

Несколько следующих мгновений совершенно вылетели из жизни мальчика. Жан-Батист помнил только, что он изо всех сил вцепился в край крышки трюма, стараясь перенести в судорожно сжатые пальцы всю силу своего тела, а затем пальцы вдруг оказались разжатыми, и он уже летел вниз, по пути ударившись грудью обо что-то твердое.

Затем был ещё один удар – об воду. Солёная вода во рту, страх, бульканье и мгновенное исчезновение всех звуков: треска, свиста ветра, чьих-то приглушенных криков. Бездна встретила его тишиной.

В такие секунды трудно отследить последовательность событий. Всё делает тело, сознание молчит. Руки гребли, рвались наверх. Когда он, отплёвываясь, задыхаясь и кашляя, оказался на поверхности, тонущий корабль уже находился где-то далеко. Тёмная волна подхватила мальчишку и понесла с огромной скоростью куда-то в сторону. Затем он опять ничего не видел, потому что оказался в проёме между волнами.

Это хорошо, что сознание в такие моменты отключается. Иначе силы к сопротивлению сразу бы исчезли. Потому что нет шанса выжить одному в штормовом море, где нет надежды на помощь и корабля больше нет. Где до земли много миль, а ближайшая твердь – это дно, до которого сразу не опустишься: из-за увеличивающегося давления воды будешь погружаться в темноту бездны бесконечно долго, многие дни, пока, объеденные рыбами, кости не упадут на ил тихо, как снежинки.

Но инстинкт заложенной в нас жизни не считается с шансами. Главное – пережить вот эту минуту, затем следующую, затем ещё одну. Это единственное правило выживания.

Горло саднило от морской воды, грудь болела, наверное, он сломал пару ребер, когда летел с палубы. Тело постоянно уходило в воду, но руки и ноги рвали его наверх. Сколько так продолжалось, он не помнил. Гребни волн поднимали его, и тогда он успевал увидеть кусок окружающего мира, – серого, вздыбленного, нереального. Эпицентр шквала ушёл дальше, волны выросли ещё выше, ветер срывал верхушки пены, и они тут же сливались с мчащимся небом, составляя одно целое.

В один из подъёмов мальчишка увидел в десятке метров от себя плавающий кусок борта – несколько тяжёлых досок, сбитых поперечным брусом. Следующая водяная гора могла разбросать его и доски на недосягаемое расстояние, Жан-Батист поплыл к обломку, как мог, по-собачьи, высоко поднимая голову, чтобы не потерять спасительный плот из вида. Море на какое-то время пожалело его. Длинная волна прошла, а доски оставались на месте. Подплывая, мальчик постанывал от нетерпения, страха потерять внезапно возникшую надежду. Задыхаясь от усилий, кашляя, в какой-то пелене сознания он успел схватиться руками за притопленные доски. Когда новая волна подхватила его и потащила за собой, он уже лежал на плоту.

Море раскидало тех, кто выжил при крушении, на огромном пространстве. Он остался один во всей вселенной. Ураган прошёл, оставляя за собой арьергард низких темных туч. Белые барашки волн спешили куда-то за горизонт. И не было больше ничего в этом мире, кроме спасительных разбухших досок сломленного борта, в которые намертво вцепились его руки.

Мальчик не знал, да и откуда ему было знать, что следом за их кораблём погибло ещё одно судно, и на находящийся в тридцати милях островок Сан Пьетро прибой уже начал выбрасывать на отмель тела детей. Их было много, так много, что местным рыбакам пришлось хоронить их не по отдельности, а в нескольких общих могилах. Рыбаки ничего не знали о детском походе, о попавших в ураган кораблях марсельских купцов, поэтому выброшенные морем мёртвые дети вызывали у них мистический ужас.

* * *

Невыносимо хотелось пить. Язык распух, казалось, что он не вмещается в рот. Лицо тоже опухло, вместо глаз остались лишь две воспалённые от соли слезящиеся щёлочки. Время потеряло свое значение. Вверх – вниз, к небу – и опять в проём между волнами. В просветах стало проглядывать солнце.