Господин Ветер

Та подошла к нему. Он был музыкантом, то есть не из толстых, а из тех, кому толстые платят. И здесь она могла сменить дежурную улыбку на более естественное выражение лица.

— Это Крот? — спросил Крис.

Девушка печально посмотрела на него.

— Это Михаил Эдуардович, хозяин. Крот маленький, с бородой. Вот он.

Она пошла дальше, а Крис принялся разглядывать Крота. И комплекцией и одеждой — темным бархатным костюмом, он и впрямь напоминал одноименного грызуна. Маленького роста, с круглым, совсем неволевым лицом, обрамленным курчавой мохнатой бородой, Крот внешне не был похож на «хозяина жизни». И даже сел где-то между центром и краем. Однако по тому, как остальные почтительно расступились и услужливо пододвинули ему стул, по их подобострастным взглядам можно было определить его истинное место. После появления Крота изменилась даже неуловимая психологическая аура зала, она стягивалась к нему, уменьшая хаос среди остальной публики.

Блюзмен пришел одним из последних, когда Крис, почти убрав громкость, и пользуясь шумом голосов как фоном, тянул соло «Июльского утра». Он подошел к Кристоферу и, не здороваясь, проговорил в самое ухо.

— Начнешь по моему знаку.

Крис остановился.

Блюзмен занял место рядом с Кротом и принялся что-то живо обсуждать с ним. Похоже, они были близкими друзьями. Наконец, Крот встал.

— Дамы и Господа, — произнес он и бокал в его руке засверкал как некая драгоценность, которую Крот собирался продемонстрировать всем окружающим, — я не мастер говорить застольные речи. Как всегда я предлагаю выпить за процветание нашего общего дела. Надеюсь, мы не раз еще будем собираться за этим почти круглым столом, как добрые партнеры и друзья. Угощайтесь, пейте, веселитесь, пока не порвалась серебряная цепочка и не разбился кувшин у источника.

«Двусмысленная речь», — подумал Крис. В этот момет Блюзмен бросил в его сторону взгляд и подняв руку, щелкнул пальцами.

Крис вывел громкость. Он продолжал попсовое «Июльское утро». Этой вещи не было в его программе, Кристофер сам не понимал, почему его вдруг на нее потащило. Краем глаза он заметил, как в зал входят музыканты. Солидные дядьки в хороших костюмах. Однако, по неким необъяснимым чертам, Крис сразу признал в них свою братию. Они прошли вдоль стены, расположились за спиной Криса. Буквально через полминуты включился бас, а затем и ударные. Они врубались, это Крис понял почти сразу.

Продолжая вести соло, он подошел к басисту.

— Как ты насчет блюзов? Поиграть стандарт?

Басист согласно кивнул.

— Я перед вещью говорю тональность, а когда вступать вы сами врубитесь. Стоп таймы буду головой отмахивать.

— О’кэй. — Басист снова кивнул.

После «July morning» пошли блюзы, «Шизгара», «Отель Калифорния», музыканты действительно знали свое дело. И они не играли там, где чувствовали, что могут слажать. Несколько вещей Крис делал на пару с драм-машиной.

Поначалу он долго не мог войти в то состояние, которое приходило почти на каждым концерте — абсолютно отвязное состояние полета. И дело было не в отсутствии внешней свободы — соловей и в клетке может петь, не в жующей аудитории, а во внутренней несвободе — Крис играл как на экзамене: он боялся слажать, ибо хотел жить. Лишь после половины «концерта», Криса наконец, зацепило, он послал на фиг и Блюзмена и Крота, он просто убежал от них, убежал в единственное место, где всегда чувствовал себя абсолютно свободным — в музыку, в мир, где лишь звук и ритм, где нет ни страха ни привязанностей, где можно жить вечно, а можно и не жить…

Похоже, слушал (действительно, реально, правильно) лишь Блюзмен, для остальных музыка была только фоном для разговоров. Под конец часа, после каждой вещи, Крис бросал взгляд в сторону Константина, но тот сидел, полузакрыв глаза и никаких знаков к прекращению игры не подавал. Знак подал Крот. Он поманил Криса пальцем и указал на пустое место рядом с собой. «Вроде там кто-то сидел, — подумал Крис, — значит, освободили специально для меня». Сказав в микрофон тихое «спасибо» и получив в ответ довольно «густые» аплодисменты, Крис подошел к Кроту.

— Ну-ка, музыкант, давай, не побрезгуй, поешь. — Бородач указал на свободное место. — Голодный небось.

— Спасибо, я ел.

Крис, похоже, попал как раз к очередной перемене блюд. Несъеденную половину осетра, всякого рода заливные и салаты, к некоторым из них гости даже не притронулись, уже убирали со стола, а на их месте появлялись очередные подносы. Такое Крис видел только на картинах в сталинских книгах о вкусной и здоровой пище — целиком запеченные и причудливо убранные по краям гарниром, поросята и зайцы. Одна из девушек, положила перед Крисом тарелку, вилку, нож. Без эстетических изысков, все большое, добротное. Но фарфор старинный, Кузнецовский. Оказывается, есть места, где целиком сохранились такие сервизы.

— Не откажись брат. Вот, смотри, какой зайчик. — Хозяин указал ножом на лежащего на большом металлическом блюде запеченного зайца с раздутыми боками. — А в зайчике — куропаточки… Или хочешь рыбки прикажу оставить? Здесь рыбка знатная. Тебя как зовут?

— Крис.

— Прибалт, что ли?