Госпожа адмирал

– А он-то тут при чем? – удивилась Лиза. – Это же руководители переворота, а не члены ЦК или вожди Петросовета. Вон тут и Троцкого нет, и Ленина, и Каменева с Дзержинским. Никого из руководства ВКП(б). Но, если тебе так уж приспичило, то вот мы стоим на углу проспекта 25 октября и улицы Рыкова[9], а там дальше, между Рыкова и Литейным, как раз улица Предсовнаркома Джугашвили

[10].

– Затейливо, – покачала головой Мария. – Так сразу и не переваришь…

– Да что не так-то? – вскинулась Лиза.

– Все не так, – вздохнула Мария. – Но думаю, экскурс в историю моего и твоего мира мы отложим на потом.

И в самом деле, было бы наивно думать, что мир строителей коммунизма и мир победившего капитализма, – как бы ни были они похожи в тех или иных своих проявлениях, – совпадут во всех без исключения подробностях. Одно то, что Советский Союз Лизы Берг успешно пережил системный кризис социализма, в то время как СССР Марии Бессоновой приказал долго жить, говорило о фундаментальной разнице между этими двумя мирами. Лиза поняла это сейчас со всей очевидностью и не без оснований предположила, что внешнее сходство отнюдь не означает тождества двух явлений, предметов или людей. В конце концов, и нынешняя Лиза Браге была лишь похожа на прежнюю, но ею на самом деле не являлась.

* * *

Поход в кафе оказался хорошей идеей. Посидели, выпили по паре чашек вполне приличного кофе, поели мороженого – ассортимент, правда, ограничивался земляничным, сливочным и шоколадным, – накатили по сто пятьдесят граммов армянского «Ахтамара», поговорили по душам. И вот, кажется, не первый день знакомы и успели уже вдоволь «наприключаться» вместе в разных экзотических местах, а все равно такого откровенного разговора у них еще не было. Трудно сказать, отчего именно теперь, но Лиза вдруг поняла, что может, наконец, рассказать кому-то о том, кто она такая на самом деле и что с ней приключилось во время того давнего уже – как-никак три года прошло – неудачного научного эксперимента. Никому никогда не рассказывала, а перед Марией открылась и даже, что странно, почувствовала от этого своего рода облегчение. Словно гора с плеч и камень с души. Но и Мария не подкачала. Выбор Лизы оказался безупречным. Ее визави умела слушать. И сопереживать, как выяснилось, умела тоже. Умная и опытная, она по достоинству оценила рассказ Лизы и ее откровенность. Где-то посочувствовала, сопереживая, а где-то и позавидовала, что не грех, но и то, и другое сделала тактично, можно сказать, элегантно, с естественностью дыхания и без второго дна.

Выслушала, вздохнула «со смыслом», закурила новую сигарету и начала свой собственный рассказ про времена и нравы, и про обстоятельства, о которых у Лизы, если и было какое-либо представление, то наверняка самое смутное. Прежде всего, речь шла не о той Лотарингии, которая с Эльзасом, а совсем о другой, которая королевство Лотаря – от моря и до моря, – и конкретно о той его части, которая в обоих известных Лизе мирах Прованс и Северная Италия. А еще точнее, о городе Турине на реке По. О Милане и Генуе. О княжестве Монако и об Авиньоне. И о девице Ману, что на местном диалекте как раз и означает Мария. А век там, судя по датам, вскользь упомянутым Марией, был аж тринадцатый, но Мария этого тогда не знала, так как была в ту пору молоденькой неграмотной крестьянкой, и жизнь у нее была не так чтобы хорошая. По совести говоря, жила Ману плохо, и, слушая ее рассказ, Лиза подумала, и не раз, что все в жизни относительно, потому что, если сравнивать с этим унылым кошмаром любую из своих жизней – хоть советскую, хоть себерскую, – начинаешь понимать, что такое удача и с чем ее едят. Впрочем, Марии все-таки повезло, и она не закончила свою жизнь при очередных родах, если бы ей подфартило и удалось устроить жизнь по-хорошему, как это понимали тогда и там, или измордованной шлюхой в Турине, если бы ей окончательно не повезло.