Гостьи

Потоптался еще немного на месте и ушел на кухню. Включил там свет, поставил чайник. Хлопнула дверь. Геля ушла. Пусть идет, она не ко мне приходила. И Женя тоже вчера приходила не ко мне. И гладила она не мое лицо.

Приятный день был испорчен. Хоть спать ложись, чтобы скорее наступило завтра.

Наболтал себе приторного чая. Включил в комнате свет. Пусто у окна. А как ему шел тот силуэт. Сел на диван. На маленьком экране телефона ждал меня замерший очередной американский герой.

Гулять пойду.

Сейчас бы на набережную. Там огни отражаются в воде, и нет ни гор, ни неба, ни моря, лишь светящиеся разными огнями нечто. Смотри на это хоть каждый день и не привыкнешь. К морю вообще привыкнуть нельзя. Оно каждый раз разное.

На площади в Липецке я нашел фонтан. Смешно и грустно найти фонтан, когда искал море. Музыка в наушниках придала драматичности моменту. Я одинок, у меня разбито сердце. В песне примерно о том же, только что рифмовано.

Сидел на лавке, мысленно обращался к Алиске. Говорил, что хочу любить ее, но не могу. И так же мысленно, нехотя, подавался на ее уговоры все равно быть вместе. Но перспектива близости с Алиской уже не казалась столь заманчивой. Теперь это будет только ради нее, только чтобы не обидеть. Мои несбывшиеся надежды сделали меня как будто взрослее, выше этих отношений. Я вернусь, но это буду уже другой я.

Так еще бы долго беседовал с Алиской, но начал накрапывать дождь. Конечно, это уже новый уровень драматизма, но я его не потяну. Лучше домой. Поспешил.

Подходя к дому, увидел свет в окне своей квартиры. Это не воры. Воры – слишком банально.

Дверь была не заперта, я вошел. На кухне за столом сидела старушка. Подперла голову рукой и уставилась невидящим взглядом в окно, в котором была и она и эта кухня, а теперь еще и я.

– Добрый вечер, – говорю я ей.

Оглядел кухню. Нет, не прибрано, все так, как я оставил.

Не ответила. Смотрит на меня в окне, глаз не сводит. И я ей так медленно, спокойно, совсем по-взрослому:

– Вы больше не приходите. Я квартиру завтра на продажу выставляю. Думаю, продастся быстро.

Плачет старушка, слезы по щекам текут. Что она себе другой работы не найдет? Да такой работы сколько хочешь! Наверное…

Что они все плачут-то? Сам себе удивляясь, я сел за стол рядом с ней. Смотрел на мокрое, морщинистое лицо.

– Не плачьте.

Конечно, простовато это для взрослого человека. Но учитывая, что я стал им несколько часов назад… И я попробовал еще так:

– Вас как зовут?

Старушка, наконец, посмотрела на меня настоящего. Ее губы скривились, и этот ее взгляд… Раньше, когда я еще не был взрослым, умел ли я увидеть боль в чужих глазах? Это что моя новая способность? Наверное, если бы я теперь увидел Женю, я бы многое понял, и голос ее объяснил, и взгляд, и руки по моему лицу.

– Анна Сергеевна, – сказала она охрипшим голосом.

– Я уверен у вас все будет хорошо, Анна Сергеевна.

Она зажмурилась, сжала губы и медленно разжала дрожащий кулак, лежавший на столе. Из него выпал ключ.

Она с трудом встала из-за стола. Пошатываясь, направилась к выходу.

Не в себе старушка, но и она больше уже не придет. Она тоже «приходила сюда в последний раз, хоть его тут и нет».

Это была беспокойная ночь. Я долго не мог уснуть. Завтра будет важный день. Главное нужно не потерять это ощущение взрослости. По-моему, оно ужасно мне идет. Как я сегодня? «Я уверен у вас все будет хорошо, Анна Сергеевна». Прям, молодец! Надо было и Геле сказать что-нибудь наподобие: «Мы все когда-нибудь умрем, Ангелина». И обнять ее. Надо было обнять.

…Потом он уехал обратно.

Новороссийск. Загоревший, обдутый ветрами, удрученный дождливой зимой, я не смог полюбить этот город. Что же это за хандра? Может, я скучаю по городу детства? Или Липецк успел стать мне родным? Нет, нет, все не то. Может, я скучаю по Ане? Хочу увидеть Рому, который теперь живет у нее, и каждый день ездит на электричке в училище? Нет, того Ромы нет. Он, как и мы, остался в Алма-Ате. Просто мне вдруг стало всего много. И я затосковал по своей квартире, в которой было пусто даже, когда я был в ней. Скажет ли мне попутчица: «Ты езжай», как сказала когда-то Аня? Аня, наверное, одна такая.

Я сказал попутчице, что нужно съездить Липецк, проведать свою квартиру. Она заплакала недослушав. Мы вместе собрали вещи, и я отвез ее к маме. Она и сама, бедная, притомилась, тяжелый я стал, угрюмый. Ей еще веселиться, мечтать, улыбаться, а мне бы в свою берлогу. Я ранил ее напоследок – не попрощался с малышом.

Ехал и врал себе, что еду к Ане, к своей вечной жене. Что пусть Рома вырос, но он как я, он мне брат, товарищ. Узнаю, где учится, может согласится перевестись в Мед, ведь не зря же он так любил мой медицинский атлас. Не поздно. Еще не поздно стать частью семьи или создать ее, хотя бы попытаться… Иначе зачем же я оставил попутчицу?