Гостьи

Аня прислала мне письмо. Писала, что у нее все хорошо, что в квартиру наведывается, держит ее в чистоте. Писала подробно про огород и деревенских соседей – кто умер, кто родился, кто женился (а я уже и людей этих не помнил). И в конце длинного письма: «Рома закончил школу. Будет поступать в Липецке. Бегаю с документами».

Попутчица отдала как-то ребенка на вечер маме, чтобы мы побыли вдвоем. Она приготовила вкусный ужин, побрила ноги, надела красивое платье. Я пытался говорить с ней как раньше, а она все торопилась. Торопилась есть, говорить, любить. Торопилась к своему ребенку. Я говорил о здоровом индивидуализме. Говорил не просто так, я об этом много думал последнее время. Говорил, что люди сбиваются в стаи, разбиваются на пары от слабости. Человек боится быть один, но еще больше боится остаться один. Особенно женщина. Я спросил ее об этом. Но она слушала не внимательно. Она была занята ужином, потом молнией на моих штанах. Она торопилась.

8

Воскресенье не казалось мне уже столь тягостным. Еще со вчерашнего вечера я придумал себе отличное развлечение – закажу пиццу и пересмотрю все части «Трансформеров». Деньги можно уже так тщательно не экономить, скоро все равно домой. Да ведь у меня сегодня, можно сказать, выходной. А с завтрашнего дня все начнется, закрутится, завертится – документы, здравствуйте–проходите, так дешево, потому что срочно. Потом опять документы, деньги в банк, билет на поезд. Хм, сказали бы мне еще месяц назад, что так меня завертит.

Проснулся поздно. Решил из квартиры сегодня не выходить. Я дома частенько такое практикую. Если бы не универ, может месяцами не выходил бы. Ну еще и мама, конечно, «свежий воздух» и все такое. А теперь еще и Алиска – пойдем туда, пойдем сюда. А здесь ничего и никого. Только я, Оптимус и пицца. Даже мысль мелькнула – может не продавать квартирку-то? Так хорошо мне здесь одному.

А вечером робкий стук в дверь. Женя так не стучит, а у старушки есть ключ. Я с замиранием сердца открываю дверь. О да, – Ангелина. Только бы не услышала, как громко бьется мое сердце.

– Привет, – я ей первый, не смело так.

– Можно войду? – глазки опустила, скромная.

Я посторонился, жестом пригласил войти.

Развязнее! – командую я себе.

Ангелина вошла. Теперь она двигалась медленно, осторожно. Разулась и нерешительно направилась в комнату. Я за ней.

– Присаживайся, – говорю.

Вот так, на «ты», по-хозяйски, молодец я!

Зачем она пришла? – мучил меня вопрос. Но еще сильнее мучил другой – тот, который и сформулировать не мог, потому что все было слишком гипотетически, слишком нереально. Не верю я вселенной, которая вот так просто может ниспослать мне такую девушку. И Геле не верю, что мог я ей приглянуться. И себе не верю, что решусь, даже если вселенная и Геля все же сошли с ума и приготовили мне такой подарок.

Ангелина не села, а прошла к окну. В комнате полумрак. Ее силуэт на фоне окна. Из приличия бы свет включить, а я залюбовался.

– Я захотела прийти сюда в последний раз. Хоть его здесь и нет…

Я еле сдержался, чтобы не натараторить ей что-то типа: да ты приходи, когда хочешь, я всегда здесь, всегда тебе рад. Если надо и ключик у старушки заберу, тебе отдам…

А она так же тихо, пискляво:

– Он мне деньги и просто так давал, когда я просила.

Деньги? Кто? О Боже, опять этот Алексей!

– Любил он тебя что ли? – нехотя спросил я, чтобы не обидеть ее молчанием.

– Нет. Просто добрый был.

– А-а, – тупо отозвался я.

Она долго молчала. Я даже пошаркал ногами о палас, чтобы напомнить, что я здесь. И видимо сработало.

– Лучше бы он не умирал, – по-детски всхлипнула она, – я бы его навещала. Просто так.

Отвернулась всем телом к окну. Плачет. Тихо так, рот ладонью, небось, прикрывает.

Пропало все очарование момента. Сейчас и свет включить можно, вселенная передумала. Но Гелю жалко. Наверное, она стесняется своих слез. Ну еще не все потеряно, Паш! Вот сейчас, подойди, обними, погладь по голове. Она нежная, тонкая, трепещущая, будет плакать на твоем плече.

– Может вино? – внезапно охрипшим голосом спросил я ее.

– Воды.

Я принес стакан воды. Она сделала пару глотков и поставила его на подоконник.

– Он в нашем институте преподавал. Давно, когда я там еще не училась. На замену преподу нашему один раз вышел, когда я на первом курсе была. Его все так слушали… Он так говорил…

Опять плачет.

– Еще попей, – говорю ей.

Она послушалась.

– Он мне один раз куклу подарил. Я обиделась на него. Сказала: «Лучше бы вина купил». Я вино вообще не люблю, быстро пьянею… Он стал для меня все время вино покупать…

Сделала еще глоток, у самой руки трясутся.

– Я куклу домой отвезла. Сестра сказала, что она дорогая, коллекционная там какая-то, ручной работы. Красивая…

Я забрал из ее рук пустой стакан, спрашиваю:

– Еще?

–У-у, – отрицательно замотала она головой. – Он мне не разрешал часто приходить. А когда болел, вообще не разрешал…

И опять в слезы, отвернулась к окну.