Гостьи

Я хотел возразить, но вовремя разобрался в ситуации. Спрашивали не меня. Она спросила Романа, а он ответил: «Брат».

Брат значит…

Он Алексею брат.

И дальше она говорила исключительно с Романом. Что-то уточняла, заносила данные в компьютер. Мне и обидно и облегчение такое, а то сидел бы сейчас заикался, смущался.

Родственник он мне, думаю, и украдкой рассматриваю его лицо, и даже нахожу что-то схожее. Интересно это все, конечно, но родство меня не радует. Потому что оно не радует его. Конечно, я не об объятьях на вокзале, или упаси Боже, слезах, нет, конечно. И даже не о разговоре по душам, что, мол, вот так получилось и не виделись, и друг о друге не знали. И даже этого мне не надо. Я бы просто предпочел не знать. Сказал бы этой мадам в красивых очках заранее, и все шито-крыто. А узнать так, как-то унизительно, что ли. Вроде бы и не скрывает, но и не говорит. Он как Алексей. Он меня знать не хочет.

– Здесь подпишите – тычет наманекюренным ноготком в бумажку нотариус.

Роман дал ручку. Прочитать, наверное, нужно. Но читать не стал, уже не хочу делать дела. Уже не интересно и как-то неважно. И надо же, руки перестали дрожать. Расслабленный, спокойный, я удивляюсь: оказывается, чтобы повзрослеть всего-то и нужно, что раз неудачно влюбиться, да раз почувствовать себя ненужным. Но если бы Геля хоть пальчиком меня поманила, я бы, конечно, к ее ногам, а на Романа даже смотреть не могу, это не обида, это отвращение что ли…

Подписал.

– С настоящего момента вы являетесь фактическим собственником унаследованной недвижимости, в данном случае квартиры, то есть получаете право пользования – проживания, уплаты налогов, оплаты коммунальных услуг. По прошествии полугода после получения свидетельства о праве на наследство, постановки на кадастровый учет и регистрации права собственности можете распоряжаться наследством – продавать, дарить, – скороговоркой протараторила нотариус.

– Не понял, – очнулся я.

– Свидетельство о праве на наследство вы получите через 6 месяцев со дня смерти наследодателя.

– То есть как? А продать? – даже позабыл стесняться своей непонятливости.

– Через полгода, – проговорила каждое слово отдельно.

Получилось так – Через. Пол. Года.

Нотариус вернула бумажки и сухо попрощалась. На улице, уже за дверью Роман меня поздравил, протянул мне руку. Я ее пожал.

В машине он спросил о моих планах. Я сказал «посмотрим». Наверное, сказал недружелюбно. Больше он ничего не спрашивал.

Это он мне дядя? А по дороге к нотариусу он рассказал мне о том, что у меня родился двоюродный брат? Или сестренка? Он ведь не уточнил. Хотя нет, он просто сказал, что у НЕГО родился ребенок.

Еще одно рукопожатие, и я в своей квартире. Бросил на диван рюкзак. Документы в порядке, можно звонить маме. «Здравствуй мама. Я хочу домой». А внутри камень. Много камней – один в груди, другой в животе, третий в горле. Сесть мне мешают, да и стоять с ними тяжело, а двигаться больно. Долго так стоял, пока они уменьшались. Такие маленькие стали, а я им говорю – живите во мне. Может, из этих камней строятся несокрушимые стены?

Наконец позволил себе подумать о «делах».

Могу проживать, платить налоги, что там еще? А, платить коммуналку.

Жить здесь один, не подгоняемый и не упрекаемый никем. В тишине и спокойствии, где нет ничего лишнего, даже запахов. Куда приходят нужные женщины, и одна из них это Геля…

А продавать? Через. Пол. Года.

Собрал свои вещи, забрал из ведра пакет с мусором, закрыл дверь на ключ.

…Больше о нем ничего до этого дня не слышала.

Я теряю себя. Мысли всё ходят по кругу, повторяются, прячутся…

Я с трудом держу в себе врача. Это единственное за что я по-настоящему борюсь. Открываю медицинский справочник и читаю подряд, словно мантру.

Отоларинголог мой давно уволился, а ведь только ему я позволял приложить к себе холодную головку стетоскопа.

Отдышка мучительна. Научаюсь пережидать боль.

В прошлый раз испугался. Испугался настолько, что позвонил Ане. Страх смерти оказался сильнее страха, что она не приедет. Потом, когда Аня уже сидела у моей постели, подумал – вот дурак, и чего боялся? Только и лишился бы, что вот этой тонкой руки в своей.

В столовой, что на цокольном этаже многоэтажного дома, в котором я живу, даже в обеденное время немноголюдно. Наверное, там плохо кормят. Я там постоянный клиент. Меня даже мухи знают. Уже много лет существует она, и я в ней за столиком у окошка, с тех самых пор как выкинул плиту из своей кухни. Всю прошлую зиму Аня носила оттуда еду в пластиковых контейнерах. Две порции, три раза в день. Я почти не вставал с постели. Ту зиму Аня провела со мной. Ухаживала, кормила, убирала, вязала что-то бесконечное. Делала из моей квартиры музей, расставляя все симметрично по полочкам. Я не противился, лишь бы рядом была.

К весне стало легче. От затяжной болезни осталась лишь апатия, и запоры от лежачего образа жизни. «Не могу я в четырех стенах», – сказала Аня и собралась уезжать. Душно ей у меня, стены давят.

Видел издали Романа. Он приехал за Аней на машине. Будто я в молодости. Или воображаю?