Гостьи

Взял со стола телефон, и аккуратно ступая между обломками разломанной техники, вышел из кухни. Пора спать. Так быстрее наступит утро. Быстрее уладим дела с документами, быстрее продам эту гадкую квартиру вместе с безупречными стопочками белья, невидимыми стеклами и унитазом, пахнущим лавандой.

Кстати, о безупречных стопочках. В таком виде я и обнаружил постельные принадлежности в выдвижных полочках под сидушкой дивана. Алексей, ты становишься предсказуемым. Если бы я даже попытался сделать подобные, на это ушла бы уйма времени, и, в конце концов, все равно бы ничего не вышло. Наверное, я в мать. У нее тоже никогда не было порядка в шифоньере. Но недавно, она вычитала в какой-то умной японской книжке, что складывать все нужно рулончиками. Быстро и просто. Мама любит, чтобы все было быстро, просто и хорошо. И теперь у нас не шифоньер, а коробочка с японскими роллами. А сколько времени Алексей тратил на это? Да и зачем? Может потому он нас и бросил? Какие стопочки и лаванда с маленьким ребенком в доме?

Достал белье. Брезгливо поднес к лицу, понюхал. Белье – белое, свежее, будто бы для меня готовили. Или он каждый день на чистом спал?

Кинул белье на пол у дивана. Теперь это не стопка, это кучка. Уже начинаю чувствовать себя, как дома. Достал из рюкзака запасные штаны и ветровку, скомкал, положил в изголовье дивана. Будет подушкой. А укрываться не буду – жарко. Да и раздеваться не собираюсь. Утром проснусь и уже готов на выход, вперед за вожделенной бумажкой. Только вот носочки сниму, а утром чистые надену, благо мама настояла взять их с собой побольше. Ты не думай, Алексей, я не пижонюсь. Я не как ты. Только гигиена, ничего более. Я своих запахов не боюсь, от себя не бегу. И от других не бегу, в отличие от некоторых.

Снял носки, скомкал, чтобы друг друга не потеряли за ночь, швырнул на середину комнаты. Специально туда. Дома я обычно у кровати оставляю. Погасил в комнате свет, на кухне и в коридоре оставил. Алиски позвонить? Нет, завтра. Только бумажку получу и сразу позвоню. Пока не нагеройствовал.

Не спалось. Хотел подумать, помечтать об Алиске. Представить ее рядом, пышную, теплую. Она у меня не худышка, девушка в теле. В школе над такими обычно издеваются, но думаю, над Алисой не издевался никто. Она умеет за себя постоять. Да и веселая она. Вечно какой-то справедливости ищет, заступается за всех, первая во всех мероприятиях. Умница-затейница, в общем. Тут уж на формы никто внимания не обращает. Тут любят и уважают. Или презирают, но молча.

Но и об Алиске не думалось. Все ускользал от меня куда-то ее уютный образ. Вроде и сыт и устал, а сон не идет. Ворочался, ворочался. Встал. Подобрал носки. Положил у дивана. Отвернулся к стенке.

Еще мама рассказывала:

…Жена у него, вроде, была до меня.

Ближе к тридцати мне начало казаться, что все люди повторяются. Особенно женщины. Представляют мне новую медсестру, вроде Сашей зовут, а смотрю на ее рыжий хвостик, очки, халатик, и думаю – так ведь эта Валечка из института! Хотя понимаю, что Валечке то сейчас, наверное, как мне, а этой только двадцать. И здороваясь в коридоре с Сашей, внимательно слежу за собой, чтобы нечаянно не назвать ее Валечкой. Потому что она Валечка. Так я и встретил Машу, хотя звали ее Алевтиной. Но она тоже была в ярком платье, тоже бывала в Москве, тоже желала побед. Аля была эпизодична, Аля ничего не значила, но она убедила нас с Аней, что нас нужно спасать.

Ближе к тридцати мне начало казаться, что все рушится. То нежное, хрупкое чудо, которое жило меж наших ладоней, когда под утро, после ночной смены, я провожал Аню до общежития, рушилось. И то, которое позже заполняло пространство между наших лиц, когда мы засыпали на одной подушке, тоже. А другого так и не случалось. А что я мог предложить тебе, Аня? Хорошего врача-специалиста? Так у тебя самой их полный роддом. Мог назвать тысячу возможных причин, засыпать тебя медицинскими терминами, названиями препаратов? Разве ты сама их не знала? Отвести тебя за руку, подождать за дверью… Может это. Но мы ведь ждали чуда…

Разрушение добралось и до отчего дома. Заехал как-то к родителям. Не узнал ни их, ни дом. Саманное строение моего детства выглядело удручающе. Окно выбито, часть стены, по-видимому, горевшая, забита кое-как худыми досками. Полу сгоревший ковер, который когда-то висел над моей кроватью, встретил меня еще во дворе, у калитки. Теперь он принадлежал Бобику. Мама вышла мне навстречу. Ответила на незаданный вопрос: «Уснул с сигаретой». Ну, понятно. Мама неловко куталась в большую папину куртку, стараясь прикрыть вспухший живот. Но такой уже не прикроешь. Я лишь кивнул – теперь знаю. Она развела руками и добавила: «Квартиру обещали».

Рассказал дома Ане. Она пожала плечами, ушла на кухню.

Мы жили с каменными лицами. Друг друга почти не касались. Казалось, начни рушиться здание нашего общежития, так, чтобы штукатурка с потолка, трещины по стенам, мы бы не удивились. Приняли как должное. Но здание стояло целёхоньким, сыпаться начало что-то другое.