Гостиница тринадцати повешенных

Словом, пока Гонен запирал ставни, слуги, со своей стороны, ставили огромную дверь, укрепляя ее железными засовами.

Замечание шевалье де Бальбедора было вполне справедливым: в зале сделалось так темно, словно было часов девять-десять вечера, а не три пополудни, и вместо того, чтобы удовлетворять желания путников, содержатель постоялого двора и его слуги занимались лишь самими собой, явно намереваясь отправиться отобедать.

Услышав окрик шевалье, Гонен, не прерывая своего занятия, бросил слугам, которые уже заканчивали свое:

– Гильом, Анисет… эти господа совершенно правы! И о чем мы только думаем! В зале же совсем темно! Зажгите-ка свечи, да поскорей!

– А где они, хозяин? – спросил Анисет.

– На камине, на камине… справа. – И Гонен добавил, смеясь: – Ах! Господин маркиз де Монгла совершенно прав, мои любезные братцы! Вы никак не привыкнете к своей новой должности.

Однако господам Анисету и Гильому с горем пополам удалось зажечь свечи, которые они поставили на стол.

– Что ж, – произнес Бальбедор, – вот так уже лучше, но это все еще не объясняет…

– Зачем мы заперли ставни и дверь? – спросил мэтр Гонен, снимая колпак и подходя к путешественникам. – У меня здесь больной… тяжелобольной… один из моих близких родственников…

– И что с того?

– А то, что когда ты болен, то тебя малейший шум беспокоит, вот я и решил – согласно предписанию доктора, – закрыть гостиницу на сегодняшний день, и на завтрашний, если будет такая необходимость. Но я принял предосторожности и велел для проезжающих вывесить объявление на воротах, что гостиница «Форсиль» в настоящее время закрыта… по причине находящегося в ней больного.

– Однако эта болезнь и меры, которые вы предприняли, похоже, были весьма внезапными? – сказал д’Агильон. – Так как, когда мы с другом входили сюда, вы отнюдь не выражали какого-либо беспокойства.

– Прошу меня извинить, монсеньор… Я только что известил об этой ужасной беде маркиза де Монгла, с которым имею честь быть немного знакомым, и намеревался распорядиться сразу же после его отъезда…

– Но в конце-то концов, – нетерпеливо прервал его Бальбедор, – раз уж вы нас впустили, то, может быть, подадите нам какой-нибудь обед.

– Разумеется, господин шевалье.

– А! Так вы меня знаете?

– Маркиз де Монгла был так любезен, что сообщил мне имена и звания ваших светлостей… и только из уважения к таким знатным дворянам… но я покорнейше прошу вас, господа, не говорите слишком громко.

– Да-да, договорились, – снова прервал его Бальбедор. – Но я тоже прошу вас, господин трактирщик, обслужить нас как можно скорее… и, так как это не может обеспокоить вашего больного, прикажите прибавить нам света, а то эти две тощие свечи светят слишком слабо. Мы здесь словно в могиле, честное слово!

Странная улыбка заиграла на губах мэтра Гонена.

– Ваше желание, господа, будет исполнено! – отвечал он. – Действительно, здесь не совсем светло… а иногда необходимо… видеть ясно… Скорее, Гильом и Анисет, пойдемте же готовить обед этим господам… и поищите еще свечей.

Сопровождаемый слугами, трактирщик удалился в кухню.

– Какой чудак этот хозяин! – проворчал д'Агильон.

– Ужасный чудак, действительно! – воскликнул Бальбедор. – И рожа у него какая-то бандитская, – продолжал он, понижая голос. – Хорошо, что у меня с собой шпага… которой, в случае чего, можно ответить на его любезность.

– Полноте! – возразил виконт. – Разбой посреди дня… в пяти милях от Парижа. На самой оживленной дороге!

– Какой вы забавный! Когда нас заперли со всех сторон, как в тюрьме… что нам с того, что еще день на дворе и по дороге снуют туда-сюда массы людей! Э! Поверьте, д’Агильон, воры нынче слишком дерзки, а я только что имел глупость сказать, что у меня при себе сто луидоров! Знаете, мой друг, возможно, будет лучше, если мы потребуем наших лошадей и…

– Перестаньте, шевалье! Вы ли это, такой осторожный! Да подумайте, стали бы люди расточать нам столько внимания… если бы намеревались убить нас!

Д’Агильон знаком указал Бальбедору на трактирщика, входящего с блюдом самой аппетитной баранины и великолепной щукой, вкусно приправленной разными пряностями и усыпанной зеленью петрушки и укропа; позади хозяина шел господин Анисет с корзинкой вина, а господин Гильом держал в каждой руке по канделябру с горящими восковыми свечами.

Через несколько секунд кушанья уже стояли на белой, как снег, скатерти.

При виде столь аппетитных блюд и в еще большей мере – от яркого света свечей у шевалье де Бальбедора стало гораздо спокойнее на сердце. Весело пылал очаг, в который мэтр Гонен бросил толстенный дубовый пень.

– К столу, к столу! – в один голос воскликнули Бальбедор и д'Агильон.

Действительно, то была одно из лучших обстоятельств на свете для того, чтобы позабыть о печалях, заботах и тревогах.

После третьего стакана превосходного медока опасения Бальбедора окончательно рассеялись.