Гостиница тринадцати повешенных

– Нет, командир, – ответил за всех господин де Вергриньон, нормандский кадет, могучее сложение которого и румяный цвет лица в высшей степени диссонировали с его крайне жалким костюмом. – Шевалье де Бальбедор и виконт д’Агильон путешествуют. У Бальбедора в нескольких лье от Парижа есть дядя, какой-то богатый скряга, к которому он отправился, чтобы выманить…

– Довольно! – сухо прервал его Лафемас. – Я не люблю, когда отлучаются без моего разрешения; я уже говорил это и повторю господам де Бальбедору и д’Агильону. Как только вы нужны позарез, так именно тогда кого-нибудь из вас и не сыщешь; меня это не устраивает.

– О! – возразил нормандец, улыбаясь. – Если пирог так вкусен, то нас здесь достаточно, чтобы съесть его, и в таком случае скорее им надо посочувствовать, так как они не получат свою долю.

– Вы глупец, господин де Вергриньон, и ваши шутки вам под стать. Чем разыгрывать адвоката, вы бы лучше подыскали себе портного, который заменил бы ваш камзол. Ведь это просто срам – являться в таких лохмотьях в приличное общество.

– Кто в чем может, тот в том и является, дорогой командир. Моей вины в этом нету. Несколько недель тому назад мой камзол был совершенно новым… но что прикажете поделать с моей комплекцией, которая обладает особенной способностью драть мое платье?.. Впрочем, я надеюсь, что, если сегодняшнее дело окажется удачным…

– Дело, которое я имею поручить вам, господа, не обогатит вас ни на один денье.

– О!

Ропот неудовольствия поднялся в зале.

– В чем дело, господа? – вскричал заносчиво Лафемас. – Не довольно ли вам будет и того, что вы отлично отужинаете, да еще и бесплатно? С каких это пор вы взяли за привычку брюзжать, когда мне нужно использовать ваше время по своему усмотрению?

– Мы не брюзжим, командир, – возразил один гасконец, чье лицо скорее походило на лисью мордочку. – Мы лишь удивляемся, что человек вашего ума тратит свои деньги и наше время… пусть и весьма приятно, но, вероятно, без пользы как для себя, так и для нас!

– А кто вам сказал, господин де Гребильяк, что исход этого ужина не принесет никому из нас пользы? Неужто вы в самом деле думаете, что я созвал вас только за тем, чтобы посмотреть на вас? Слушайте же: один человек, некто Паскаль Симеони, будет ужинать с нами.

– А! А! – вновь воскликнули ловкачи, к которым с первыми же словами командира вернулась надежда.

– Ну-ну, успокойтесь! – вскричал Лафемас. – И не спешите так радоваться. Это не какой-нибудь богатый провинциал, которого можно обобрать до нитки, и не парижский буржуа, который только что нажил себе состояние торговлей и жаждет спустить свои экю в обществе людей высшего круга… Это просто искатель приключений… но такой, какие нечасто встречаются; который обладает всем, чтобы идти наперекор обстоятельствам: проницательным умом, физической силой, ловкостью и неустрашимостью. Два факта докажут вам, на что он способен: во-первых, он дрался со мной и в два приема меня обезоружил; во-вторых, он полчаса беседовал с кардиналом де Ришелье, и его преосвященство не только слушали его снисходительно, но и соизволили протянуть ему руку для поцелуя и обещали ему свою протекцию.

На сей раз слова Лафемаса были встречены ропотом завистливого восторга.

– Клянусь святым Христофором, – вскричал кадет, – этот парень родился в сорочке! Он обезоружил того, кто обезоруживает других, и понравился первому министру! Такой далеко пойдет!

Хитрая улыбка пробежала по губам Гребильяка, гасконца.

– Прав был командир, ты просто глупец, Вергриньон, – сказал Гребильяк. – Взгляни-ка на господина де Лафемаса. Надо быть слепым, чтобы не прочесть на его челе гороскопа Паскаля Симеони. Вот именно потому, что он обезоружил того, кто обезоруживает других, и понравился министру, этот бедный господин и остановится – уж не знаю как, – на самой середине своего пути.

Лафемас хлопнул Гребильяка по плечу.

– Хоть ты меня понял!

– Стало быть, – произнес один из ловкачей, подкрутив усы, – этот ужин, предложенный господину Симеони, станет для него последним?

Лафемас отрицательно покачал головой.

– Вовсе нет! Я слишком уважаю людей, понравившихся господину кардиналу, чтобы позволять себе хоронить их… без его приказа! Но я думаю, он ошибается в своей симпатии! Паскаль Симеони выдал себя перед его преосвященством за своего рода рыцаря, защитника вдов и сирот, покровителя угнетенных и слабых. И господин де Ришелье казался тронутым до глубины души этой профессией охотника на негодяев. Я говорю «казался», потому что… кардинал так хитер!.. Я готов побиться об заклад, что, в сущности, он не больше моего склонен к… gratia pro Deo[21]… и, уверен, точно так же, как и я, желал бы узнать, из какого дерева сделан наш паладин!

– А для того, чтобы узнать породу этого дерева, надо его поскоблить, так ведь, командир? – воскликнул Гребильяк. – Немного лести… много вина… и господин Паскаль Симеони выложит нам всю свою подноготную.

– По крайней мере, с вашей помощью, господа, я рассчитываю хоть что-то из него вытащить.

Вергриньон покачал головой.