Гостиница тринадцати повешенных

– Но тогда… если этот Паскаль Симеони не нравится тебе, то мне-то и подавно! О! Он ловко управляется не только со шпагой, но и с языком! Он так складно говорит, что даже его преосвященство впечатлились! У этого фанфарона, видишь ли, есть обязанности на земле!.. Он сделался «охотником на негодяев»!.. Ха-ха!.. «Трудную обязанность взяли вы на себя», – соизволил сказать ему на это кардинал. Но я не куплюсь на подобную чушь! Я разузнаю, что это за человек и зачем он явился в Париж… все разузнаю!

– А я предлагаю тебе свои услуги в этом деле, Лафемас!

– Благодарю. Я над этим подумаю. До свидания, увидимся завтра.

Конец этого разговора происходил на улице Дофина, у дома Лафемаса, куда тот вошел мрачный и задумчивый.

Каким был результат размышлений командира ловкачей, а уснул он только под утром, – мы точно не знаем… Думаем только, что намерения Лафемаса клонились если не к действительному и продолжительному примирению, то, по крайней мере, к видимости мира, так как на следующий день, около двух часов пополудни, этот славный господин де Лафемас – в компании шевалье де Мирабеля, своего fidus Achates[20], стоял уже у двери фанфарона.

Паскаль только что вернулся из особняка Ферье и, как и всякий влюбленный, все еще находился под впечатлением самых сладостных воспоминаний… Услышав стук в дверь, он нахмурился.

– Прикажете отворить? – спросил Жан Фише, который перекладывал из огромного чемодана в кофр белье и одежду господина.

– Ну да, отвори! – сказал Паскаль, а про себя подумал: «Должно быть, Ла Пивардьер».

Однако то был не Ла Пивардьер. При появлении двух посетителей Паскаль, как солдат, который, задремав на посту, распрямляется и хватается за ружье при первом же выстреле, напустил на себя самый непринужденный вид.

– Тысячу извинений, мой дорогой господин Симеони, – промолвил Лафемас, снимая шляпу и вежливо кланяясь, – тысячу извинений, что побеспокоили вас.

– Нисколько, любезный господин де Лафемас, нисколько!

– Вы очень добры! Вчера вечером вы так поспешно ушли после аудиенции в Люксембурге… примите по этому поводу мои искренние поздравления, дорогой сударь! Кардинал-министр от вас в восторге!

– А я в восторге от кардинала-министра!

– А! Тем лучше! Тем лучше! Это правда, что вас он принял так, как редко кого принимает. Но его преосвященство вчера вечером пребывали в веселом расположении духа. И к тому же ваша откровенность, оригинальность ваших принципов… это особенное умение польстить. Короче, я повторюсь: монсеньор остался более чем доволен вами… и даже поручил мне при случае заверить вас в этом… а так как этот случай представился сегодня же, то я и спешу им воспользоваться.

– Вы слишком добры, дорогой господин де Лафемас!

– Нисколько! Хе-хе! Тут есть немножко эгоизма с моей стороны, сознаюсь вам в том, не стыдясь. Мне очень хочется остаться в хороших отношениях с человеком, столь замечательным как по благородству своего характера, так и по своей храбрости и ловкости.

– Вы меня смущаете, дорогой господин де Лафемас!

– Полноте! Я припоминаю только, что вчера вечером вы оказались во всех отношениях моим учителем.

– Ах! Так уж и во всех отношениях!

– Конечно! Во первых, вы помогли мне выйти из затруднительного положения перед его преосвященством, в которое меня вовлекла моя поспешность и легкомыслие… и наконец, здесь, в этом доме, вы преподали хороший урок моему тщеславию. Но что вы хотите? До встречи с вами я считал себя одним из лучших фехтовальщиков во Франции! Вы же доказали мне, что я должен еще пройти школу!

– Прошу вас, господин де Лафемас, забудьте об этой первой встрече… теперь, когда мы так дружески с вами сошлись…

– А не хотите ли вы, чтобы я забыл также, что должен вам двадцать пять пистолей? Надеюсь, дорогой господин Симеони, вы так ни минуты не думали! Вот мой долг… долг чести!.. Теперь же, когда я расплатился с вами, позвольте обратиться к вам с одной просьбой…

– Говорите, дорогой господин де Лафемас! Заранее соглашаюсь на все.

– В самом деле? Стало быть, вы согласны отужинать сегодня вечером со мной и несколькими моими друзьями у Рибопьера, в кабаке «Крылатое сердце»?

– Согласен ли я? Да я буду только рад иметь случай познакомиться с вашими друзьями, господин де Лафемас!

– А они, в свою очередь, сочтут это за честь. О! Я отброшу в сторону всякое самолюбие: расскажу им все, лишь только начнем играть в мяч, потому что я все-таки буду играть в мяч, что бы вы там ни говорили об этой игре…

– Но то была всего лишь шутка!

– Так я и думал. Ах! Я расскажу моим друзьям, какой героический поборник добродетели поселился вчера вечером в нашей столице. Итак, вы принимаете мое приглашение?

– Принимаю! Но с одним условием…

– О!

– Условием, в котором нет ничего ужасного! Я лишь хочу, чтобы мне было дозволено превратить мои двадцать пять пистолей во столько же бутылок испанского вина, которым мы будем орошать наше веселое пиршество.

Лафемас прикусил губу. Ему открылось еще одно прекрасное качество в том, кого он так ненавидел, – великодушие.

Но он тотчас же заставил себя просиять.