Государь поневоле

Беседа с Натальей Кирилловной привела к перерыву в общении со мной Зотова и Голицына почти до конца месяца. Ни на следующий день, ни позже собрать своих современников мне не удалось. Голицына я видел только два раза при официальных выходах царя в думу. Занятия мои с учителем тоже были отставлены до лучших времён. Собрания попаданцев стали невозможны. Мне добавили сенных служек и мамок. У дверей появились рынды. Теперь ходил по дворцу не только в сопровождении, но и под конвоем. Каждый день после завтрака и до обедни слушал поучения кого-то из бояр и читал церковные книги, а после "сиесты", если не было приёма в думе, я проводил время с матушкой, сидя в её палатах. Насколько я понял, жизнь царя входила в обыденное для данного времени русло. Главным занятием молодого государя считалась молитва во спасение Святой Руси. В первое воскресенье после смуты, пришедший наставлять меня патриарх Иоаким выел весь мозг примерами, как покойный батюшка почитал святую церковь и даже бояр принимал в соборах, во время коротких перерывов между службами. Так долго говорил о необходимости во всем советоваться со святой церковью (то есть с ним) и больше времени проводить в молитвах, а не шалостях, что даже присутствующая на беседе матушка посетовала ему. Таки царю пока и десяти нет, и ребенка не стоит излишне умучивать.

Первую неделю после смуты казалось, обложили меня по полной программе. Побеседовать о чём-то серьёзном было не с кем. Что творилось за стенами дворца для меня оставалось тайной. Царю не сообщали о событиях в Москве и мире. Кое-что можно было подчерпнуть из разговоров ближних с государыней, но при мне не особо много они говорили. Чаще это были сплетни, кто из царевен что делал, где был и что в церкви или в палатах сказал. Большой пласт таких разговоров был посвящен сновидениям и их толкованию. Спасением от информационного голода и вынужденного безделья стала моя шизофрения. Сидя у царицы, я предпочитал делать вид, что нездоров и дремлю, а сам в это время общался со своим носителем. Голова, конечно, сильно болела после таких занятий, но зато тоска отступала на время. Пётр оказался весьма и весьма жадным до знаний. Он как губка впитывал всё, что я открывал для него. Не важно, были ли это личные воспоминания или виденные мной фильмы, читаные книги. Старался больше учебники вспоминать, да занятия свои в детстве. Заодно мне и самому стало интересно "освежать" школьные знания.

Оборотной стороной этого стала возможность смотреть память Петра, начиная от самых малых лет. Я смог увидеть его отца Алексея Михайловича и посмотреть на дворец в Преображенском, где мы с матушкой ещё не были с прошлого года. Интересно так же было посмотреть на первые занятия с Зотовым старославянской грамоте. Учитель начал с изучения самописной азбуки, а чтение священной литературы отложил на потом. Иногда на тех уроках кроме обязательного контролёра от официальных "дядек" присутствовали и священники. Так как "расписание занятий" множеством предметов не страдало, то грамматика и обучение счёту царевича шли с большими повторениями и частыми возвратами. Естественно, что со временем чтение святых книг стало основным способом постигать грамотность. Но как оказалось, этого было достаточно для царевича. Узость программы компенсировалась любознательностью Петра и опытом вселенца в Зотова.

Играть мне разрешили только на следующей неделе после смуты. Насколько я смог догадаться, это было связано с вхождением партии Софьи во власть. Меня буквально насильно вывели из матушкиной комнаты. Я слегка "покапризил" и выбил участие в играх сестры. Нам дозволили находиться вместе в потешной палате, куда меня водили под конвоем рынд. Возможности детально исследовать дворец, как я планировал сразу после смуты, исчезли. Милославские расширили стрелецкие караулы, и теперь для выхода надо было сообщать маршрут загодя. Объяснялось это, как и в наше время, требованием безопасности царя, но фактически было ограничением свободы передвижения даже во дворце.

В потешной, кроме нас никого не было. Робят во дворец не пускали, а карлов, с которыми наши с Лидой носители любили забавляться до вселенцев, быстро изжили из-за измены шута Афанасия Нарышкина. Тот выдал бунтовщикам место, где Нарышкин прятался во время смуты. Рынды молчаливо стояли у входа. В комнату заходили и сидели стольники и спальники. Среди них никто особо ко мне не приближался, и забавлять царя не стремился. Игры состояли в качании на качелях и складывании деревянных брусочков. Разговаривать с Лидой открыто о наболевшем посчитал опасным. Мы общались глазами и нейтральными, строго выверенными по существующему наречию, фразами. Встреча с человеком, который так же как я страдал от информационного голода, вернула оптимизм.