Государственное управление в России в 2000–2012 гг. Модернизация монетизации

И вот Минздрав к списку лекарств, который принимается консенсусом крупнейшими специалистами страны, вдруг добавляет свой. Но как он это делает? Негласно и неконсенсусно. На каком основании? Неизвестно. Что он туда добавляет? Парацетамол или абсолютно бесполезный церебрализин и прочие лекарства, улучшающие самочувствие, либо опасные для здоровья, например анальгин.

Такая политика — против граждан. Эти лекарства не помогут, а погубят. Потому что не будут куплены противоопухолевые препараты или антибиотики.

Это принципиальный вопрос! К нашему списку добавляются довольно большие количества лекарств, неизвестно кем и неизвестно как туда вставленных.

Нам нельзя принимать подзаконные акты, из-за которых люди будут умирать. И мы задаем принципиальный вопрос: имеет ли право чиновничий аппарат, не знакомый с существом дела, принимать решение о внесении в список жизненно важных препаратов того, что они произвольно захотели в противовес научному обоснованию? Если имеет — это конец, смерть.

Нам нужна научная медицина — другая не нужна. Ни чиновничья, ни произвольная медицина не обеспечат здоровье граждан.

Вот сейчас принимается закон о донорстве, по которому, несмотря на наши категорические возражения, донорами могут быть иностранцы. Десятки процентов больных гемофилией в США, Японии, Германии были заражены СПИДом только потому, что нарушался этот принцип. Иностранцы не могут быть донорами — их нельзя отследить. Мы письменно указали Минздраву на то, что это недопустимо. Но они все равно ввели это положение в закон. Тихо и негласно.

Для обеспечения плазмой строящегося в Кирове завода открываются плазмасборные центры. Они должны работать в единой системе службы крови. В противоположном случае доноры сдадут кровь за деньги и погибнет безвозмездное донорство. Служба крови рухнет.

Собирать плазму надо, но организовывать центры сбора плазмы надо не в противовес станциям переливания крови, работающим сейчас. Короче, отдайте вопрос о плазме профессионалам.

Где зурабовские центры высокотехнологичной медицины, куда были вбуханы миллиарды? Очень хорошо, что новый министр переориентировал эту помощь на областные больницы, хорошо, что проводится работа по переоснащению службы крови новым оборудованием. Но это оборудование «живет» короткий срок. Потому надо в срочном порядке закупить технологические линии производства сепараторов крови, мешков для хранения ее компонентов.

Мы не можем найти контакта с Минздравом, на наши письма не отвечают. Нам отвечают вместо писем рекламой лекарств. Реклама лекарств — это убийство собственных граждан. Давайте называть вещи своими именами.

Сегодня вымирает народ, это ясно. Никаких конкретных научных планов выхода из вымирания нет.

Оборвать вымирание нельзя общими словами. Это должны быть, безусловно, конкретные действия. И советская медицина это знала. Мы конкретно уничтожали инфекционные болезни, но поэлементно: одно дело борьба с холерой, другое — оспой, третье — с чумой, четвертое — с дизентерией. Неконкретные действия бесполезны.

Не может быть борьбы с сердечно-сосудистыми болезнями, потому что это разговор вообще, он беспредметен. Конкретный тот, который повысит выздоравливаемость при очень ясных, очерченных болезнях. Смертность от инфарктов может быть и должна быть ниже 10 процентов. В хороших местах, с хорошим транспортом она опускается до 4 процентов. Нужна сумма конкретных действий, которая приведет к снижению смертности от инфарктов миокарда. Это задача организаторов здравоохранения и научных работников в конкретной области, которые хорошо знают, что надо делать. Что делает Минздрав? Я не помню по этому поводу ни одного конкретного разговора.

Опухоли. Не вообще, а по конкретным заболеваниям. Вот сейчас мы в нашем Гематологическом центре в условиях специализированного стационара добились выздоровления по ряду массовых опухолей — лимфосарком, лимфогранулематоза — около ста процентов. Ну, сто процентов никогда не бывает, но за эффективность более 90 процентов мы отвечаем головой. Цифры, с которых мы начинали, колебались около единичных процентов. А в течение 5–7 лет мы вышли почти на сто процентов.

— Как вам удалось добиться такого результата? Это же потрясающее достижение!

— А я вам скажу, что никакого интереса Минздрав к этим опубликованным, многократно доложенным цифрам не проявил. Он что-нибудь сделал для распространения этого опыта по стране?! Ничего. Рядом находящиеся регионы какие имеют цифры? 40–50 процентов — лучший результат. А в основном — ноль и около того.

— Но Минздрав должен быть заинтересован, чтобы было 100…

— Да, Минздрав заинтересовался этим вопросом — и ликвидировал должность главного специалиста по гематологии…

— Зачем?