Государство

Если имеется произвольное число видов неравенств (хотя лишь немногие из них действительно поддаются выравниванию), государство, по крайней мере, может предложить выровнять некоторые из них или сделать вид, что выравнивает. В таком случае невозможно предсказать, каким будет самое эффективное предложение о перераспределении, исходя только из первоначальных распределений. Даже предположение о том, что передача благ от имущих к неимущим (а не наоборот) является наилучшей в политическом плане, может оказаться неверным, если влияние имеет гораздо большее значение, чем голоса, и если влиянием обладают именно имущие[217]

.

Для того чтобы сделать возможным определенное решение, может оказаться полезным наличие политической культуры, в которой большинство видов неравенства считаются неприкосновенными, так что ни государство, ни его конкуренты не включат их в предложение о перераспределении. Например, в такой культуре допускается воспитание детей их собственными (неравными) родителями; личная собственность, не приносящая дохода, не должна принадлежать всем; люди могут носить отличающуюся одежду; неприятную работу будут делать те, кто не может получить никакой другой, и т. д. Очевидно, что подобной культурой обладают не все общества, хотя в тех из них, которые мы называем основанными на согласии, культура в общем и целом именно такова. Тогда культура резко сужает возможный диапазон политических предложений. Однако, исключая из рассмотрения фантастические программы и культурные революции, лучше всего будет сначала рассмотреть общество, в котором «политически» воспринимается только один вид неравенства: неравенство сумм имеющихся у людей денег.

Деньги выглядят естественным объектом для перераспределения, потому что, в отличие от большинства других межличностных различий, они par excellence

[218] измеримы, делимы и могут передаваться от одного лица другому[219]

. Но у них есть и более тонкое преимущество. Существуют политические процессы, по крайней мере на концептуальном уровне, которые движутся своим чередом, достигают своих целей и приходят к концу. Марксистская мысль считает классовую борьбу между капиталом и пролетариатом именно таким процессом. Когда этот завершающий конфликт разрешается и у государственной власти не остается эксплуатируемого класса для подавления, политика полностью останавливается, а государство отмирает. Аналогично, если бы политика касалась латифундий и безземельных крестьян, или привилегий знати и духовенства, или других подобных видов неравенства, которые, будучи уравненными, оставались бы таковыми, то приобретение государством согласия путем перераспределения было бы лишь эпизодом, разовым событием. В лучшем случае это могла бы быть история, состоящая из последовательности таких эпизодов. Однако если объектом политики являются деньги, то демократическая политика может иметь смысл как самоподдерживающееся статическое равновесие.

Понять, почему это так, легче всего, если вспомнить поверхностное различие, которое люди столь охотно усматривают между равенством возможностей и равенством конечных состояний. Умеренные эгалитаристы иногда предлагают, чтобы равными были именно возможности, а конечные состояния, возникающие из уравненных

возможностей, следует оставить в покое (а сделать это можно только иллюзорным образом, но сейчас не об этом). Петр и Павел должны иметь одинаковые шансы достичь любого заданного уровня дохода или богатства, но если в конце концов Петр получит больше, его нельзя грабить для того, чтобы заплатить Павлу. Однако неравенство дохода или богатства, в свою очередь, является итогом воздействия мириад предшествующих ему видов неравенства, часть которых можно устранить (но тогда будут перманентно нарушаться по крайней мере некоторые конечные состояния; за обязательное бесплатное образование кто-то должен платить), а остальные нельзя. Если Петр на самом деле заработал больше денег, то некоторые из предшествующих видов неравенства, благоприятствующих ему, должны были сохраниться.

Небольшое размышление показывает, что не существует другого способа проверки того, имеет ли место равенство возможностей людей в зарабатывании денег, кроме тех денег, которые они зарабатывают. Дело в том, что если отменяется наследование капитала, всех заставляют ходить в одну и ту же школу и каждой девочке в восемнадцать лет делают пластическую операцию, то все равно остается тысяча и одна хорошо известная причина, по которым один человек может быть в материальном отношении быть более успешным, чем другой. Если бы все эти известные причины (в особенности родители) были исключены и было бы невозможно унаследовать больше способностей, чем унаследовал кто-либо другой, мы остались бы с неизвестными остатками, которые привычно относят к категории «везение».