Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Как видим, в русской дипломатической документации содержится немало информации о правовых реалиях Монголии XVII в. С одной стороны, можно наблюдать преемство некоторых традиций и обычаев со времени Монгольской империи; с другой — появляются новые веяния, прежде всего, нашедшие отражение в разработке законодательных сводов. Однако эффективная реализация принятых правовых актов не всегда была возможна из-за слабости власти правителей, их постоянной борьбы между собой. Таким образом, XVII в. стал временем правовой неопределенности, выходом из которой можно назвать признание сюзеренитета империи Цин в ожидании наступления некоторой упорядоченности в политической и правовой сферах.

Глава III

Путешественники о государстве и праве джунгарского ханства XVII–XVIII в.

Как и сведения московских дипломатов (и их немногочисленных западных коллег) о контактах с северомонгольскими князьями, записки путешественников о западномонгольском Джунгарском ханстве использовались преимущественно как источник сведений о политической истории этого государства, его социально-экономического развития и международных связей. Правда, уже выдающийся российский ученый, академик Г. Ф. Миллер, предпринял попытку провести анализ истории Джунгарии, затронув ряд аспектов государственного развития и правовой политики этого ханства на основе архивных документов русского происхождения — в основном «отписок» представителей региональных сибирских властей в Москву[117]

. Однако последующие исследователи, обращаясь к различным аспектам правового развития Джунгарского ханства, опирались преимущественно на сохранившиеся ойратские правовые памятники — «Их Цааз» и указы Галдана Бошугту-хана (1671–1697)[118], либо на китайские источники, содержащих сведения о правовом регулировании отношений у ойратов[119]

.

Ценнейшие сведения об особенностях правового развития Джунгарского ханства содержатся в записках российских путешественников. Эти источники неоднократно привлекались исследователями истории Джунгарии и русско-джунгарских отношений, однако, насколько нам известно, специально как источник по истории права Джунгарского ханства они до сих пор не исследовались. Между тем их анализ позволяет сформировать принципиально иное представление о ситуации в монгольских государствах, чем складывающееся при опоре только на ойратские правовые и китайские источники[120].

Вместе с тем записки путешественников дают возможность увидеть, что государственное и правовое развитие Джунгарского ханства не всегда являлось эволюционным: в отдельные периоды своей истории оно снова превращалось в конгломерат почти независимых владений лишь под номинальной властью верховного правителя. Тем не менее именно записки иностранных очевидцев позволяют в полной мере осознать, насколько значительный рывок был сделан ойратскими ханами в развитии подвластной им страны в самых различных сферах государственных и правовых отношений. Особенно ярко это проявилось в конце XVII — первой половине XVIII в.: в то время как правители Халхи, все больше интегрировались в маньчжурское политико-правовое пространство, Джунгарское ханство достигло апогея своего развития и не только сохранило независимость, но и проводило масштабную завоевательную политику, на равных противостоя империи Цин в Центральной Азии и Тибете[121]

.

Государственность Джунгарского ханства.Уже в 1620–1630-е годы Джунгарское ханство являло собой резкий контраст с раздробленными северными и восточными монгольскими ханствами и княжествами, возникшее в Западной Монголии в 1620–1630-е годы. Сообщения русских послов позволяют сделать вывод о сильной власти верховных ойратских правителей, их способности контролировать подданных — вплоть до членов правящего рода и улусных владетелей.

Так, например, сын боярский М. Ремезов в статейном списке по итогам своего посольства 1640–1641 гг. к Эрдэни-Батуру-хунтайджи (1635–1653) сообщает о мерах, предпринятых ойратским монархом против влиятельного улусного владетеля Кулы-тайши, который даже самостоятельно поддерживал дипломатические отношения с русскими властями. Согласно запискам Ремезова, Кула «контайшина приказа не послушал, на думу к нему, контайше не приехал», за что хунтайджи взял с ослушника штраф 200 лошадей, заставил отдать дочь замуж за другого улусного правителя, а самого Кулу-тайши лишил должности, заменив другим наместником-«прикащиком»[122].