Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Правовое положение буддийского духовенства.Как и в ханствах Северо-Восточной Монголии, в Джунгарском ханстве были весьма прочны позиции местного духовенства. Уже вышеупомянутый неизвестный западный путешественник достаточно много пишет о религии «калмыков», которые, по его словам, «язычники», но имеют «священников», главного из которых «чтут они как святого и как бога, и верят в то, что он семь раз рождается вновь»[148]

. Легко понять, что речь идет о буддизме (ламаизме), тем более что автор прямо упоминает «Талиламу» (Далай-ламу), и об институте хубилганов (перерожденцев). При этом путешественник замечает, что без воли такого «священника ни царь, ни какой-нибудь князь ничего не предпринимают». Столь пристальное и отчасти критическое внимание к монгольскому буддизму позволяет сделать предположение о том, что и этот путешественник мог быть миссионером.

Священнослужители привлекались ойратскими ханами не только как секретари-писари, но и как дипломаты. В частности, сын боярский В. Былин, посетивший джунгарского хунтайджи Сенге в 1667–1668 гг., упоминает, что тот направил в Россию своего посла «лабу»[149]. Впрочем, вероятно в связи с вышеупомянутой сильной личной властью правителей Джунгарского ханства, буддийские иерархи не играли в нем столь значительной политической роли, как в халхасских владениях, поэтому упоминания путешественников о них весьма немногочисленны.

Государственное регулирование хозяйственной деятельности.

Правители Джунгарии прекрасно понимали, что обширное государство, претендующее на гегемонию над всей Центральной Азией, не может целиком зависеть от своих соседей — оседлых государств. Поэтому неудивительно, что многие русские путешественники сообщают о том, что они всячески старались развивать собственное земледелие и даже производство, причем не только в собственных владениях, но и в вассальных государствах[150].

В стационарной ставке («урге») Галдан-Цэрена, по сообщению И. П. Фалька, был «огромный и прекрасный сад с плодоносными деревьями и другими растениями». Так что, неудивительно, что после покорения Джунгарии маньчжуры сумели быстро заселить ее китайцами-земледельцами, выходцами из Восточного Туркестана и, как уже отмечалось выше, привлечь к земледелию и самих ойратов[151]

. Пытался Галдан-Цэрен поставить на регулярную основу и добычу соли, видя в ней эффективный источник доходов (как за счет торговли, так и за счет налогов). Однако когда в горах, где его работники занимались соледобычей, случилось несколько обвалов и погибли люди, он официально запретил эту деятельность[152].

Не имея значительного опыта в промышленной сфере, ойраты активно привлекали для организации различных производственных предприятий иностранцев. И. Д. Чередов упоминает, что встретил в Джунгарии «тоболского бронника» Т. Зеленовского, которого хотел даже схватить и забрать в Россию, но его ойратские сопровождающие резко воспротивились этому, пригрозив гневом хунтайджи, ибо ремесленник «идет в контайшину землю своею волею»[153]

. Практика привлечения «иностранных специалистов» продолжалась в Джунгарском ханстве и в дальнейшем — достаточно вспомнить шведского сержанта И. Г. Рената, прожившего в Джунгарии с 1716 по 1733 гг.[154]

Купцы А. Верхотуров и С. Колмогоров в начале 1740-х годов, Ф. Аблязов и И. Ушаков (1745) и сержант Е. Филимонов (1751), упоминают, что русский беглец И. Михайлов, подобно шведскому сержанту, организовал в ханской ставке «завод медной» для литья пушек. Еще один «колыванских заводов беглой Ефим Вязмин, он же Билдяга» (в других источниках — Вяземский), сначала устроил в Яркенде «завод серебряной», который, однако, был «з довольным убытком оставлен и брошен», и энергичный беглец вместо него основал «завод кожевенной и делает кожи красные»[155].

Отметим, что все упомянутые русские, в отличие от Рената, оказывались на службе у ойратских правителей по своей воле и, соответственно, обладали не просто свободным, но и привилегированным положением, что, конечно же, повышало их заинтересованность в своей деятельности. Естественно, регулирование статуса «иностранных специалистов» не нашло отражения в традиционном праве ойратов, и монархам Джунгарского ханства приходилось самим решать подобные вопросы своими текущими распоряжениями.