Говори

В конце концов я надумала умереть. Прожив где-то с полгода с этим решением, стала изо всех сил ждать какого-нибудь знака, отмашки. Обманывая при этом себя и тайно под этим ожиданием храня другое – ожидание индульгенции и решения всех проблем. Когда постоянно думаешь о суициде, не стоит надолго оставаться одному – можно и вправду вскрыться в какой-то момент от скуки и бессилия, забыв, что это все не понарошку. И я шаталась черт знает где и с кем.

* * *

Душным вечером я сидела на окне у подруги, в мансарде столь маленькой, что она напоминала больше кладовку, да и вещами была забита примерно так же – до отказа. Ее парень был в отъезде, и это, кажется, была его комната. Доступная цена объяснялась размером комнаты и шестым этажом без лифта. Подруга, счастливая в своей стабильности – у нее есть парень, у него – комната, вот и весь их мир, куда он придет уже довольно скоро и наполнит его всеми событиями, красками и звуками, выражала С – сочувствие. В жопу надо! Ж – жалость.

– Тебе нужно потрахаться, – сказала она.

Мы с ней как-то быстро организовали встречу с незнакомым мне парнем – она знала его: то ли они встречались, то ли она была с ним, покуда длилась ссора с ее настоящим парнем. После недолгих переговоров она дала мне номер, записанный на бумажке, и я поехала домой.

Дома я пыталась заснуть, но склад из вещей, окружающий меня со всех сторон и от пола до потолка, давил так, что начиналась мигрень и выступали слезы. Позвонить по незнакомому номеру я так и не решилась. Вся эта затея казалась мне странной и отталкивающей своей неестественностью. Телефон зазвонил сам, в два часа ночи. Мужской голос сообщил мне, что его зовут Илья и что он информирован о моем положении. Я уточнила, что за положение такое, в котором я нахожусь. Подруга описала меня как человека, который если сегодня не потрахается, то покончит с собой. Илью заинтересовал такой поворот событий, и он предложил встретиться вотпрямщас. Ему не терпелось взглянуть в лицо человека, который, в свою очередь, уже почти глядит в лицо смерти.

Он приехал за мной на мотоцикле спустя неполных десять минут, так что я не успела побрить вторую ногу, карауля его у окна.

А дальше мне было скучно и грустно.

Коммуналка была тихая, комната, в которой обитал Илья, была обставлена по-спартански, сам владелец комнаты – неразговорчивый. Как я понимаю, в перерывах между постельными упражнениями он все силился высмотреть в моих глазах тень приближающейся смерти. Хотя я по большому счету вовсе не собиралась по-настоящему умирать. Но все равно спросила его под утро:

– Если завтра меня не станет, что ты почувствуешь?

Он посмотрел на меня внимательно, на долю секунды, наверное, и сам перестав играть, и спокойно ответил:

– Что трахал дуру.

Я кивнула, ответ меня устроил. Когда открылось метро, я ушла из его комнаты, пустой, как он сам.

Так я потеряла девственность.

* * *

Сначала я была уверена, что, когда избавлюсь от матери и от бардака, жизнь изменится и наладится почти что сама собой. Решиться я не могла довольно долго. Ни с кем не советовалась, подбадривала себя словами мертвого отца – его проповедями о мясе и не мясе, о том, что слабым здесь места нет. Мне предстояло убедить власти в маминой невменяемости и недееспособности. Надо сказать, мне фактически не пришлось ничего преувеличивать. Сказала себе: «Так, это неприятно, поэтому это надо сделать быстро, как пластырь оторвать». Хорошенькое сравнение – оторванный пластырь и отправка матери в дурдом. Не отрицаю, что я чудовище. Мы все просто говорим, говорим, не спорим и ничего не отрицаем теперь.

Потом я принялась за вещи. Я их выбрасывала, наверное, часов по двадцать в сутки. Довыбрасывалась до того, что квартиру и дачу стало возможным привести в порядок и сдать. Так я и поступила в конце концов. На это ушло еще очень много времени, и вспоминать об этом неинтересно, мне никто не помогал, и я даже не хотела, чтобы кто-то помогал мне.

Хотя нет, хотела бы, наверное.

Сама я поселилась в папиной мастерской. Все пролетевшие с момента его самоубийства годы я боялась трогать даже тюбики на полу. Расчистила себе там угол, провела интернет. Больше мне было делать нечего.

Ничего не наладилось и не изменилось, просто пришло лето. Получалось, что я как-то хитро обыграла систему – мне не нужно было ни работать, потому что я действительно смогла сдать жилье и вполне свободно жить на эти деньги, ни учиться, потому что я так и не придумала, чем бы мне хотелось заняться. Выставки и концерты, знакомые до рвоты, проходили вереницей. Пьянки поражали одинаковостью. Вскоре я заметила, что даже компании неотличимы друг от друга, будто все вращается по одной и той же оговоренной и срежиссированной системе, большие и маленькие, закрытые и открытые группы. Есть свой лидер, и своя шлюха, и свой шут. Кто-то кого-то ждет, а его при этом уже не ждут. Кто-то обязательно никому не нужен или нужен, но не тому.