Читаем Говори полностью

Как она может это знать? Я не знаю, что буду делать в следующие пять минут, а она разобралась со следующим десятилетием. Я начну волноваться об этом к девятому выпускному классу. Тогда я буду думать о карьере.

Первая поправка

Мистер Шея вламывается в класс, как бык преследующий тридцать три красных флага. Мы проскальзываем на свои места. Я уверена, что он собирается взорваться. Что он и делает, но непредсказуемым, слабо относящимся к образованию способом.

ИММИГРАЦИЯ.

Он пишет это на доске. Я почти уверена, что он написал все буквы правильно.

Мистер Шея:

— Моя семья живет в этой стране больше двухсот лет. Мы строили этот город, сражались в каждой войне — с первой и до последней, платили налоги и голосовали.

Над головой каждого ученика появляются мультяшные пузыри с написанной мыслью: («БУДЕТ ЛИ ЭТО НА ЭКЗАМЕНАХ?»)

Мистер Шея:

— В таком случае скажите мне, почему мой сын не может получить работу?

Несколько рук взмывают вверх. Мистер Шея игнорирует их. Это риторический вопрос, который он задает, чтобы самому же и ответить. Я расслабляюсь. Это вроде того, как мой отец жалуется на своего босса. Лучше всего при этом — оставаться бодрствующим и сочувственно моргать.

Его сын хотел стать пожарным, но не получил эту работу. Мистер Шея убежден, что это нечто вроде обратной дискриминации. Он говорит, что мы должны закрыть границы, чтобы настоящие американцы могли получать работу, которую они заслуживают. Тест на профпригодность сказал, что я была бы хорошим пожарным. Интересно, могла бы я отобрать работу у сына мистера Шеи?

Я отключаюсь и фокусируюсь на моих каракулях, нарисованной сосне. Я бы попыталась на занятиях по искусству вырезать ее на куске линолеума. Проблема в том, что при вырезании нет возможности исправлять ошибки. Каждая ошибка, которую я сделаю, навеки останется на картине. Так что нужно все продумать наперед.

Мистер Шея снова пишет на доске: «ОБСУЖДЕНИЕ: Америка должна была закрыть границы в 1900-м году.» Это бьет по нервам. По некоторым нервам. Я вижу ребят, которые на пальцах производят обратный отсчет, пытаясь сообразить, когда родились их деды и прадеды, когда они прибыли в Америку, должны ли они попасть под Усечение Шеи. Когда они понимают, что могли бы застрять в стране, которая их ненавидит, или в месте, где нет школ, в месте без будущего, их руки взлетают. Они просят у мистера Шеи позволения не согласиться с его мнением.

Я не знаю, откуда прибыла моя семья. Откуда-то из холодов, где они ели бобы по четвергам и вывешивали сушиться белье по понедельникам. Мы проживаем в этом школьном округе с тех пор, как я пошла в первый класс; уж как-то это должно зачесться. Я приступаю к яблоне.

В классе со всех сторон выкрикиваются разные доводы. Несколько подлиз, сообразив, какую позицию занимает мистер Шея, требуют вышвырнуть «иностранцев». У каждого, чья семья иммигрировала в минувшем столетии, есть что рассказать о том, как тяжело работали их родственники, какой вклад они внесли в развитие страны, как платили налоги. Член Клуба Лучников пытается сказать, что мы все — иностранцы, и мы должны вернуть страну Коренным Американцам, но ее подавляют несогласные. Мистер Шея наслаждается шумом, пока один из ребят не обращается прямо к нему.

Храбрый Парень:

— Может, ваш сын не получил эту работу, потому что он недостаточно хорош. Или он ленив. Или другой парень оказался лучше, независимо от того, какого цвета его кожа. Я думаю, белые люди, которые живут здесь двести лет — это те, кто ослабляет страну. Они не знают, как надо работать — они получали работу слишком легко.

Сторонники иммиграции разражаются аплодисментами и улюлюканьем.

Мистер Шея:

— Следи за тем, что говоришь, мистер. Ты говоришь о моем сыне. Я не желаю больше ничего выслушивать от тебя. Хватит дебатов — достаньте учебники.

Шея восстанавливает контроль над ситуацией. Представление окончено. Я пытаюсь нарисовать ветку, растущую от ствола, уже в триста пятнадцатый раз. Она выглядит плоской, бездарно и некрасиво нарисованной. У меня нет идей, как можно ее оживить. Я настолько сосредоточена на этом, что не сразу замечаю, что Дэвид Петракис, мой Партнер По Лабораторным, встал. Класс замолкает. Я кладу карандаш.

Мистер Шея:

— Мистер Петракис, сядьте на свое место.

Дэвид Петракис никогда, никогда не попадает в неприятности. Он из тех малых, кто показывает прекрасные результаты в письменных заданиях, кто помогает сотрудникам выискивать неполадки в компьютерных файлах с табелями успеваемости. Я обгрызаю заусеницу на мизинце. О чем он думает? Он что спятил, наконец, сломался под напором собственного превосходства над остальными?

Дэвид:

— Если в классе объявлены дебаты, то каждый ученик имеет право сказать то, что думает.

Мистер Шея:

— Здесь я решаю, кто говорит.

Дэвид:

— Вы открыли дебаты. Вы не можете прекратить их только потому, что они пошли не по вашему сценарию.

Мистер Шея:

— Посмотрите на меня. Сядьте на свое место, мистер Петракис.

Дэвид:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Музыкальный приворот
Музыкальный приворот

Можно ли приворожить молодого человека? Можно ли сделать так, чтобы он полюбил тебя, выпив любовного зелья? А можно ли это вообще делать, и будет ли такая любовь настоящей? И что если этот парень — рок-звезда и кумир миллионов?Именно такими вопросами задавалась Катрина — девушка из творческой семьи, живущая в своем собственном спокойном мире. Ведь ее сумасшедшая подруга решила приворожить солиста известной рок-группы и даже провела специальный ритуал! Музыкант-то к ней приворожился — да только, к несчастью, не тот. Да и вообще все пошло как-то не так, и теперь этот самый солист не дает прохода Кате. А еще в жизни Катрины появился странный однокурсник непрезентабельной внешности, которого она раньше совершенно не замечала.Кажется, теперь девушка стоит перед выбором между двумя абсолютно разными молодыми людьми. Популярный рок-музыкант с отвратительным характером или загадочный студент — немногословный, но добрый и заботливый? Красота и успех или забота и нежность? Кого выбрать Катрине и не ошибиться? Ведь по-настоящему ее любит только один…

Анна Джейн

Любовные романы / Современные любовные романы / Проза / Современная проза / Романы