Говори

Это не должно было стать реальной проблемой до начала нового футбольного сезона. Наша бейсбольная команда всегда лажает.

Сырой сезон

Весна на подходе. Зимние крысы — ржавые рыжие машины за 700 долларов, на которых все, у кого есть мозги, ездят с ноября по апрель — снова поставлены на хранение. Снег тает под колесами хороших, миловидных как дети, блестящих машин на стоянке старшеклассников.

Заметны и другие признаки весны. Лужайки перед домами неохотно возвращают лопаты и рукавицы, сожранные в январе сугробами. Моя мама отнесла зимние пальто на чердак. Папа бормочет что-то насчет вторых рам, но не снимает их. Из окна автобуса я вижу фермера, идущего по полю и ожидающего появления грязи, чтобы начать сев.

Первое апреля день, когда большинство выпускников получают письма из колледжей о приеме или об отказе. Большие пальцы вверх или вниз. Это болезненная часть времени. Напряжение возрастает. Дети пьют розовую жидкость для пищеварения из бутылок. Дэвид Петракис, мой партнер по лабораторным, пишет программу, чтобы отследить, кто куда поступил. Он хочет отследить, какие предметы выпускники изучали углубленно, результаты их стандартизированных тестов и средний академический балл, чтобы вычислить, что ему необходимо сделать для поступления в Гарвард.

Я хожу на большинство моих занятий. Хорошая девочка, Мелли. Перевернись, Мелли. Сидеть, Мелли. Впрочем, никто не гладил меня по голове. Я сдала тест по алгебре, я сдала тест по английскому, я сдала тест по биологии. Что ж, аллилуйя. Это все так бесконечно тупо. Может, именно поэтому дети присоединяются к клубам — чтобы было о чем думать во время занятий.

Энди Чудовище вступил в Международный Клуб. Я не думаю, что он испытывает особый интерес к греческой кухне или французским музеям. Он покинул стол Март и околачивается вокруг да около Рэйчел/Рашель и Греты-Ингрид и остальных иностранцев. Пурпурные ресницы Рэйчел/Рашель при виде его трепещут, словно он какой-то супер-денди. Я думала, что у нее больше ума.

Пасха пришла и ушла почти незаметно. Думаю, она застала маму врасплох. Она не любит Пасху, потому что праздник постоянно выпадает на разные дни, и это не тот праздник, когда много покупают. Когда я была ребенком, мама обычно прятала для меня крашеные яйца по всему дому. Последнее яйцо лежало в большой корзине с шоколадными кроликами и желтыми цыплятами из суфле. Когда мои дедушка и бабушка были живы, они брали меня в церковь, и я надевала тесное платье с вызывающими зуд кружевами.

В этом году мы празднуем, поедая отбивные из молодого барашка. На ланч я сварила яйца вкрутую, и на каждом нарисовала черной ручкой маленькие рожицы. Папа жаловался на то, сколько работы нужно переделать во дворе. Мама была не слишком разговорчива. Я говорила еще меньше. Дедушка в раю хмурился. Мне немного хочется, чтобы мы сходили с ним в церковь. Некоторые пасхальные песни милы.

Весенние каникулы

Сегодня последний день весенних каникул. Мой дом содрогается, и я чувствую себя Алисой в Стране Чудес. Боясь, что моя голова может пробить крышу, я отправляюсь в торговый центр. В кармане десять баксов, на что их потратить? Картофель фри — цена в десять долларов выглядит порождением больного воображения. Если бы Алиса в Стране Чудес была написана в наше время, готова спорить, что вместо маленького пирожного у нее была бы огромная порция картошки фри, говорящей «съешь меня». С другой стороны, мы стремительно движемся к лету, которое подразумевает шорты и футболки, и иногда, может быть, даже купальники. Я прохожу мимо фритюрниц.

Теперь, когда весна прошла, в витринах магазинов представлена осенняя мода. Я подожду с годик, пока моды нагонят времена года. Пара магазинов обзавелась артистами, торчащими у входных дверей. Один парень с дурацким самолетиком изображает мертвую петлю; женщина с пластиковым лицом сворачивает и разворачивает шаль. Нет, теперь это юбка. Теперь это сорочка на бретелях. Теперь это головной шарф. Люди стараются не смотреть на нее, потому что не уверены, должны ли они аплодировать или давать ей монетки. Мне грустно смотреть на нее — я задумываюсь, какие оценки были у нее в средней школе. Я хочу дать ей мелочь, но было бы грубостью спрашивать, есть ли у нее сдача с десятки.

Я спускаюсь на эскалаторе к центральному фонтану, где сегодня разрисовывают лица всем желающим. Очередь длинная и громкая — шестилетки и их мамы. Позади меня идет маленькая девочка с лицом, раскрашенным под тигровую морду. Она плачет, выпрашивая мороженое, и вытирает слезы. Ее тигровая окраска растекается грязными пятнами, а мама орет на нее.

— Что за зоопарк.

Я оборачиваюсь. Иви сидит на краю фонтана, на ее коленях качается гигантский альбом для рисования. Она кивком указывает на очередь маленьких плакс и лицевых рисовальщиков, неистово рисующих полоски, пятна и усы.

— Они наводят на меня тоску, — говорю я. — Что ты рисуешь?