Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

— Да, в такое время живем… — согласился Мотя и, спохватившись, заглянул в окошко. — Зачем нас все-таки вызвали?

Заседание нового правления только началось. Куда ни обернешься, куда ни кинешь взгляд, всюду недоделки, гниль, всюду нужны средства, силы. Одно дело отодвигалось подальше — терпело еще, другое требовало безотлагательного вмешательства.

Лицо Аребина осунулось от забот. Ломило в висках, возбужденная дрожь сводила плечи. Как проникнуть в самую глубину жизни колхоза, осмыслить прошедшее и настоящее, чтобы смело и безошибочно идти в будущее? Главное, коренное заслонялось мелким, незначительным.

— Прежде всего, — сказал Аребин, — надо отыскать корень всех бед, поставить точный диагноз наших недомоганий… — Беспокойство высветлило до горячечного блеска его серые глаза, лоб покрыла тревожная белизна.

— К рулю встаешь, Владимир Николаевич, — заговорил Терентий Рыжов несколько торжественно: первое свое слово на первом заседании хотелось сказать умно, с толком. — Учти одно: народ все примечает, от его глаза никуда не скроешься. Ты только еще, может, подумал о чем-нибудь, а он уж и об этом знает… — Терентий передохнул, вопросительно кивнул Орешину: резонную ли ведет речь? Орешин одобряюще нагнул голову. — Непорядки нас одолели. Просто засосали по самую шейку! Тоска смертная — жить среди безобразий! А как их изничтожить, с чего начать — задача!

Доверчивая улыбка сузила глаза Аребина.

— Начнем сначала, Терентий. Надо поставить на ноги общественное производство, подобрать надежных, работящих людей, расставить их с умом.

— Людской вопрос самый сложный, — заметил Орешин и постучал в окно изнывавшему в тоске и в неизвестности Моте Тужеркину.

Мотя зачем-то снял кепку, от волнения оступился на крыльце и чуть было не растянулся. Он заранее горел от стыда перед Аребиным: остальные были свои, знали Мотю как облупленного. Аребину же Мотя желал казаться значительным, честным и стойким.

В помещении Мотя сел на табуретку у порога и замер в ожидании, теребя в руках кепочку. На него не обратили внимания, и он кашлянул, давая о себе знать.

— Посиди, Матвей, — промолвил Орешин и обернулся к председателю.

Аребин с покорностью развел руками.

— Для первого шага, товарищи, для начала придется поклониться государству, попросить у него взаймы, немного и на короткий срок. До осени.

Лысая, ушастая, на длинной шее голова Орешина мотнулась над счетами; кружочки издавали сухой стук кастаньет.

— Мешкотары четыреста штук по двенадцать рублей; горюче-смазочные материалы, ремонт транспортных средств — нужно купить не меньше пятидесяти станов колес, по сто двадцать рублей за стан; справить сбрую; поставить на колеса весь автопарк… — Кастаньеты отстукивали сотни, тысячи, десятки тысяч. Орешин заключил, поставив счеты на ребро: — Тысяч сто, не меньше.

— Взять легко, — со вздохом произнес Терентий Рыжов, — отдавать трудно! Чем платить будем? В долгах, как в перьях!

Кирилл Моросилов подтвердил:

— С МТС за работу прошлого года еще не расплатились: высосала нас эта МТС окончательно.

— Расплатимся, — сказал Аребин. — Цены на хлеб повысятся — будем с деньгами.

— Откуда это тебе известно? — Орешин вдруг заволновался, пальцы начали гонять костяшки счетов.

— Мне ничего не известно, я просто предполагаю. Изменения должны быть.

— Давно пришла пора, — сказал Кирилл Моросилов.

— Так что расплатимся со всеми, — продолжал Аребин. — Зерном, молоком, мясом.

— Где оно, молоко-то да мясо-то? — опять возразил Терентий. — От всех девяноста восьми коров — тридцать пять, двадцать шесть, двадцать литров молока в сутки надаиваем. С таким молоком из долгов не вылезешь.

— Павел Назаров не пришел? — спросил Аребин.

Мотя Тужеркин тотчас откликнулся:

— Здесь он, у крыльца. Позвать?

— Погоди.

Орешин, не понимая, взглянул на председателя: зачем понадобился Назаров? Аребин обвел всех членов правления строгим и озабоченным взглядом.

— Я предлагаю поставить Назарова на прежнее место — на МТФ. Парень энергичный. Если возьмется за дело всерьез — а он только так и может работать, — МТФ оправится и станет давать колхозу доход.

Орешин отодвинул от себя счеты, вышел из-за стола, худой, длинный, с вытянутым лицом.

— Так не пойдет, Владимир Николаевич! Мы его исключаем из партии, снимаем с должности именно за развал работы, а вы его на старое место! Как это воспримут люди? Я бы воздержался…

Аребин, выйдя из-за стола, обнял Орешина за плечи.

— Василий Тимофеевич, дорогой… вы ошиблись. Исключили не того, кого надо было. Разве из-за него погибло столько молодняка?

— Не только из-за него, — согласился Орешин. — Но и его нельзя отодвигать в сторонку, и он виноват.

— Согласен, — подтвердил Аребин.

Бригадир Кирилл Моросилов, великан с широченными седловатыми плечами и дымчатым ежиком волос, недовольно завозился на лавке; он курил толстую самокрутку, и дым из носа вылетал как бы под большим напором двумя тугими струями.

— Ты бы, Василий Тимофеевич, не горячился насчет Назарова: утопили парня. А теперь и руку помощи протянуть боимся… Дадим ему право исправить свои ошибки.