Граф Сардинский: Дмитрий Хвостов и русская культура

В декабре 1806 года он отправляет окончательную (на тот момент) версию первой песни в Академию: «Что-то о ней скажут?» Ответ последовал, очевидно, в самом конце 1806 года или в начале 1807 года. Гора родила не мышь, но ехидну. Вместо замечаний, предложений и общего признания Академия прислала ему свой собственный перевод начальных стихов поэмы Буало, в котором, по справедливому заключению Я.К. Грота, не только указала, как надо переводить, но и уподобила незадачливого переводчика тому самому бездарному стихоплету, которого осуждает французский поэт в многократно переведенном Хвостовым зачине поэмы:

Нелепы дерзкаго писателя мечтыХотящаго достичь Парнаса высоты,Коль неба тайных он не чувствует влияний,Коль нет поэта в нем природных дарований.Вы, кои страстию опасною томитесь,Ума высокаго во тщетный путь стремитесь,Не истощайте свой в стихах безплодно жарИ рифмолюбие не чтите вы за дар

,Не льститеся забав приманками пустымиСоветуйтесь с умом и силами своими[Евгений 1868: 133; курсив Хвостова. – И.В.].

Жестокий, но едва ли справедливый, урок…

Ядовитые наяды

Много лет спустя Хвостов вспоминал, что стихи эти, присланные от имени Академии, были сочинены Державиным (прежде хвалившим, а потом «немилосердно» разругавшим его перевод) и другом и единомышленником последнего, сатириком А.С. Хвостовым, который доказывал своему родственнику, графу Дмитрию Ивановичу, негодность его перевода «колкими насмешками» [Морозов: LXXIV, 585][147]. Зачем нужно было двум солидным литераторам-академикам смеяться над своим наивным собратом? На то, дорогой коллега, у них были причины, как личные (они над ним давно посмеивались), так и идеологические.

Об отношении Державина к литературным притязаниям Хвостова мы уже говорили в первой части нашего отдохновения. Коротко это отношение можно выразить в четырех словах: «Хвостов! Знай свое место!» Стихи Хвостова Державин сравнивал со скрыпучей телегой или жесткими блинами. Именно Державину, как мы показали ранее, русская литература обязана комическим образом уродца Хвостова. Граф Дмитрий Иванович, в свою очередь, считал уродливыми стихи самого Державина и пытался осторожно противопоставить им свои собственные, правильные творения[148]. Коротко отношение Хвостова к Державину может быть выражено так: «Великий! Признай искусного!»

В первой половине 1800-х годов Хвостов из тактических соображений и природной робости (которую, коллега, Вы в нем точно заметили) стремился заручиться поддержкой Гаврилы Романовича. В третьей книжке «Друга Просвещения», сразу за державинской «Колесницей» (с которой Хвостов, как мы говорили, состязался в оде «Безначалие»), он опубликовал свою оду «К Барду», посвященную великому современнику:

Пускай, Кубра, мой глас стремится

С твоих приятных береговДо мест, где грозный Волхов зрится,Шумя среди седых валов.Пускай свирепы водопадыНа нем творят пловцам преграды;Иль Гений быстрой сей рекиРевущи горы отвращает,И град Петров обогащаетЩедротной манием руки[149]

.

Еще раньше, в январе 1804 года, Хвостов напечатал программную оду «К Кубре», в которой впервые представил известную нам скромную речку, протекающую в его наследственных владениях, как аллегорию собственной поэзии:

Пускай твои спокойны водыМне в сердце радости прольют,Пускай мои оставши годыТебе подобно потекут.Как ты в реках мила, незнатна,Так ныне жизнь моя приятнаСклоняет к западу мой путьЗдесь начал я играть на лире,

Здесь кончу поздну песнь Темире,Здесь должен мирно я уснуть.Когда над мелкою рекоюСреди безмолвия, покоюОдин на холмике сижу,Пускай колеблют мир перуны;Я ударяя в мирны струныСердечным чувством дорожу[там же в «Друге Просвещения»].

В следующей книжке образ Хвостова как «певца Кубры» был закреплен его другом и соредактором Салтыковым в стихотворении «Сочинителю оды реке Кубре».