Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

департамент распорядится привести в надлежащий порядок Люксембургский дворец, где в дальнейшем будет находиться королевская семья под охраной граждан".

Король выслушал декрет со своей обычной невозмутимостью.

Потом, перегнувшись через перила ложи "Логографа" и обращаясь к Верньо, пока тот шел к председательскому креслу, он спросил:

— Знаете ли вы, что ваши действия не очень-то конституционны?

— Вы правы, государь, — отвечал Верньо, — однако это единственное средство спасти вашу жизнь. Если мы не согласимся на низложение, они потребуют вашу голову!

Король шевельнул губами, пожал плечами с таким видом, словно хотел сказать: "Вполне возможно", — и занял свое место.

В эту минуту висевшие у него над головой часы начали бить.

Он стал считать удары.

Когда последний удар затих, он произнес:

— Девять часов.

В декрете Национального собрания говорилось, что король и члены королевской семьи будут оставаться в помещении законодательного органа вплоть до восстановления в Париже спокойствия.

В девять часов смотрители зала заседаний пришли за королем и королевой, чтобы проводить их в приготовленное для их семьи временное жилище.

Король жестом дал понять, что хотел бы ненадолго задержаться.

И действительно, обсуждался вопрос, представлявший для него определенный интерес: назначался новый кабинет министров.

Военный министр, министр внутренних дел и министр финансов были уже известны: были возвращены те, кого удалил король, то есть Ролан, Клавьер и Серван.

Оставались портфели министра юстиции, морского министра и министра иностранных дел.

Дантон был назначен министром юстиции; Монж — морским министром; Лебрён возглавил министерство иностранных дел.

Когда был назначен последний министр, король сказал:

— Теперь можно идти.

И, поднявшись, он вышел первым.

За ним последовала королева; со времени ухода из Тюильри она не выпила даже стакана воды.

Мадам Елизавета, дофин, принцесса Мария Тереза, принцесса де Ламбаль и г-жа де Турзель пошли вслед за ними.

Апартаменты, приготовленные для короля, были расположены в верхнем этаже старого монастыря фейянов; там жил архивариус Камю, и состояли они из четырех комнат.

Первую комнату, которая, собственно говоря, была всего лишь прихожей, заняли придворные и слуги, сохранившие верность королю в трудную минуту.

Это были принц де Пуа, барон д’Обье, г-н де Сен-Парду, г-н де Гогела, г-н де Шамийи и г-н Гю.

Король взял себе вторую комнату.

Третья была предложена королеве; это была единственная комната, оклеенная обоями. Войдя в нее, Мария Антуанетта бросилась на кровать и вцепилась зубами в подушку; ею овладело такое отчаяние, рядом с которым страдания колесованного — ничто.

Двое ее детей остались с нею.

Четвертая комната, очень тесная, предназначалась мадам Елизавете, принцессе де Ламбаль и г-же де Турзель, с трудом разместившимся там.

У королевы не было ничего: ни денег (у нее пропали кошелек и часы в толчее у входа в Собрание), ни постельного белья (понятно, она ничего не могла унести из Тюильри).

Она одолжила двадцать пять луидоров у сестры г-жи Кампан и послала за бельем в английское посольство.

Вечером Собрание приказало огласить на парижских улицах при свете факелов принятые днем декреты.

II

ОТ ДЕВЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА ДО ПОЛУНОЧИ

Освещенные этими факелами площадь Карусель, улица Сент-Оноре и набережные являли собою печальное зрелище!

Физически бой уже был кончен, но еще продолжал бушевать в сердцах: ненависть и отчаяние оказались долговечнее схватки.

Рассказы современников, а также роялистская легенда пространно и с трогательным сочувствием повествуют — признаться, мы и сами готовы это сделать — об августейших особах, с чьих голов этот страшный день сорвал короны, отмечают мужество, дисциплину, преданность швейцарцев и дворян. Подсчитана каждая капля крови, пролитая защитниками трона; однако никто не считал тела простых людей, слез матерей, сестер, вдов.

Скажем об этом несколько слов.

Для Господа, который в своей высшей мудрости не только допускает, но и направляет земные события, кровь есть кровь, а слезы — это слезы.

Число жертв среди простого народа было гораздо значительнее, чем среди швейцарцев и дворян.

Послушайте, что говорит автор "Истории революции 10 августа", тот же Пельтье, роялист из роялистов: