Грань Земли

В этих криках, в шуме и гаме пьяного угара не услышать тихих шагов человечности, покидающей весёлую компанию. Ты можешь хохотать до упаду, до разрывающих душу коликов, затеняющих твои мысли ядом и нечистотами, видишь лишь то, что пророчит богатство, славу и власть — только руку протяни. Нескончаемое довольство собой, неиссякаемое наслаждение.

Всё то, что так далеко от реальной жизни, что лишает нас её вкуса, когда ты перестаёшь за неё бороться. Внизу ты страдаешь бессмысленно и бесплодно, а будучи наверху жиреешь и гниёшь от токсичного переизбытка удовольствий. На полях жизни не встретить знака равно.

Люди уже не разговаривали, они сидели на своих местах с ещё более кретинскими улыбками и временами ржали каждый о своём, а в перерывах постанывали и тряслись, корчились, делали странные ужимки, пускали слюни и издавали нечленораздельные звуки, и словно умалишённые тыкали пальцами в воздух перед собой или друг в друга и гоготали.

Артём скользил по прослойке этого слившегося примитивного ума, где оголились все мысли и желания, представ одним сплошным импульсом извивающейся прокрастинации.

Артём даже закрыл глаза, чтобы не видеть, а только чувствовать этот упоенный поток, смаковать его, и задержал дыхание, боясь спугнуть момент. Ему открылся каждый страх и намерение, сущность души, все её возлияния, что нежились в сладостном шёпотке, прежде табуированного моралью. Так поднимались пары первобытных, обжигающих соков, тёмных и тягучих из самых глубин человеческой натуры, словно подземные лавовые реки, которых общество принудило скрыться, а теперь они пробудились и рвутся наружу, разрастаясь всевозможными формами, выпрямляясь и наливаясь свежей силой, но пока ещё не возрождённые полностью. О нет! Это была лишь тень, но не сам тайфун, что вырвет хребет морали и изгонит её в тартарары.

И это ощущение, виденье тлетворного счастья, вся его плесень, грибок и все паразиты они росли в Артёме, а вместе с ними росло и некое убеждение, оно подталкивало его к чему-то, на что он сам решиться никак не мог. Но внутренний голос оказался сильнее.

«…Давай же, убавь градус гедонизма и покажи им реальный мир, окуни в страдание! Разрушь их и свою природу! Яви им путь к обретению истины! Лишь ты один в целой вселенной на это способен, все прочие слабы! Так покажи им, пусть увидят! Конечно, если ты всё ещё жаждешь счастья с Аней…»

Артём перестал улыбаться, его трясло.

Азалия вдруг подкралась со спины и прижала свою левую ладонь к его сердцу, а другой взяла его руку и направила в сторону содрогающихся гостей. Её голос полился музыкой и горячим дыханием у самого уха.

— Пелена наслаждения, она как ткань полупрозрачной сорочки — незаметна на фоне прекрасного тела, эфемерна, но её легко почувствовать, и также легко развеять. Обрати свой внутренний взор на биение их сердец, и тебе откроются все замки, ты свяжешь сердца и души невидимой нитью, чтобы одним видением указать им на правду. Это будут твои узы чувств, ты сможешь черпать из них силу, глотая чужую боль, отчаяние и ярость. Сольёшься с ними, и тебя не будет подташнивать, как сейчас. — Усмехнулась она вконце, подошла к столу и стала сбрасывать с него всю снедь, а затем разделась и легла спиной на стол. Но ничего не происходило. Артём терялся.

— А теперь сделай это… убавь градус гедонизма… покажи им правду…

— Но как? — Спросил Артём, и Азалия поманила, а когда он подошёл, взяла его руку и стала водить ею по своему роскошному телу…

— Трогай меня… — С придыханием произнесла она посреди стонущей орды, и Артём не сумел воспротивиться.

Он впился руками в тело Азалии, принялся массировать и растирать её жаждущую плоть, растирал пальцы и ступни, сжимал икра и бёдра, мял грудь и выворачивал соски, ласкал плечи и шею… Отчего Азалия вся извивалась, а там где проходила его рука, на коже подсвечивалась тёмная паутина вен, и одновременно толпа вокруг начинала блаженно стонать, глаза их темнели, а по коже разливались тёмные вены. В какой-то момент их стоны вошли в ритм стонам Азалии и обратились в хор, наполненный страстью, болью, рыданием и безумием.

Азалия всё больше содрогалась от удовольствия, вся выгибалась и вскрикивала… И Артём ощутил, как сливаются в один поток чувства стыда от неприкрытости мыслей и тайного удовольствия от этой наготы. Но кроме того сущий ужас. Это расплавило мнимые границы личного, и каждый увидел порочные желания друг друга, весь страх и отчаяние. Отчего кровь их вскипела, кожа покрылась волдырями, яд разъедал внутренности, а руки и ноги гнили от неизвестных паразитов. Так люди почувствовали себя, когда с их лиц сорвали намертво приклеенные маски. Теперь всё худшее выползало из щелей, кричало о себе, благословлённое отчаянием.

Азалию охватили тысячи конвульсий, она дрыгалась и вопила, пульсируя темнотой, и в один момент темнота разорвала её нутро, в момент, когда каждый взялся за нож и перерезал собственное горло. Всё залило чёрной кровью, и всё в ней утонуло.