— Лучше прогони её, — посоветовал брат. — Не будешь же ты жертвовать собой ради того, чтобы сделать свою ведьмой ещё опасней. Подумай, какой она вернётся из огненного ордена. Чему она научится там?
— И однажды люди придут нас убивать, — перебил Орсег. — Эти существа никогда не успокаиваются.
Волк не ответил, только мечтательно облизнулся. Его лицо навело лесного стража на кое-какие мысли.
— Ты поэтому больше к тётушке не заходишь? — уточнил Орсег. Брат рассмеялся.
— Уважаемая Биро Итель назвала меня гнусным растлителем и грозилась отходить палкой, если я ещё появлюсь на пороге Дома, — сообщил он. — А ведь я предупреждал.
— Ты что, вызвал свою подопечную на поединок воли?
— Обижаешь, братец! — неискренне заухмылялся волк. — Она — меня.
— После того как ты каждый вечер пел песни о былом могуществе Заклятых? — уточнил Орсег.
— Ей не стоило принимать всерьёз старые сказки.
— И где она теперь?
— Не скажу, — посерьёзнел волк. — Ни тебе, ни тётушке не найти, пока она не выносит мне дитя. А после этого… всё будет неважно.
— Но зачем? — не понял Орсег. Только лесные стражи вызывали девушек на поединок воли и, выиграв, приносили в природу женское начало, дающее жизнь будущему лесу — и деревьям, и животным, и всему в нём. Их братья в этом никогда не нуждались. От такой связи не могла появиться новая стая.
— Она родит мне сыновей, — пояснил волк, — которые будут нести в себе и человеческую, и звериную природу. Она будет жить долго и родит мне много сыновей. Мы найдём им жён, и их детям, и внукам. Я говорил с нашими братьями, и с медведем, и с рысью. Они сделают то же, что и я. В человеческом облике в наших детях не будет ни капли волшебства, и они легко проникнут в любое селение. Самый отдалённый потомок вспомнит о своём родстве, услышав наш зов или зов своих братьев. Самый отдалённый потомок встанет на нашу сторону, будь он хоть магом, хоть воином, хоть правителем людей.
— На это нужно время, — заметил Орсег. — Нужен кто-то, чтобы защитить нас сейчас.
— Ты уверен, что она подойдёт? — хмыкнул волк.
— А у нас есть другие варианты?
Орсег растворился в лесу, его брат подпрыгнул, исчез, и вскоре под луной завыла волчья стая.
Он нашёл Тиселе сидящей на снегу под деревом. Девушка смотрела прямо перед собой и молчала. Он подошёл ближе и сел рядом.
— Я всё слышала, — призналась Тиселе. — Я ничего не требую. Я всё равно сделаю всё, что ты хочешь.
— Послушай, я виноват…
— Нет, всё хорошо, — ровным голосом ответила девушка. — Тебе нельзя жениться на ведьме. Я знаю. Я только…
— Что?
— Я тебя выбрала, — ответила девушка и поглядела стражу в глаза. — Ты можешь ничего не делать, но я тебя выбрала. Ты будешь сильным и победишь своих врагов.
От этих слов повеяло чем-то жутким, чем-то таким, что никогда не звучало под сенью леса.
— Я выбрала тебя, — с нажимом на последнем слове произнесла Тиселе.
— Ты будешь моей женой, — вместо ответа пообещал страж.
— Ты не обязан, — отвернулась девушка. Орсег положил руки ей на плечи и привлёк к себе. Она не противилась.
— Я всегда этого хотел, — сказал лесной страж, осторожно целуя Тиселе в губы. Это была чистая правда, хотя до сегодняшнего дня такая мысль не приходила Орсегу в голову.
Они сидели всё там же, под тем же деревом. Может быть, день, а может быть, целую вечность. Время не имело значения. Слова были не нужны. Мысли и магия свободно проливались между мужчиной и женщиной, ни один из которых не был человеком. Жениться, как того требовала мать, как женились все в его роду? Найти себе женщину, страшными пытками сломать её волю, привязать к себе навеки и сделать частью себя? И всю жизнь, длинную, почти бесконечную жизнь леса, знать — где-то в закоулках своего сознания она ненавидит своего тюремщика, палача и убийцу. Для Тиселе он был всем — и отцом, и матерью, и учителем, и возлюбленным. Не нужно было никаких обрядов, чтобы связать навеки их судьбы. А для него…
Тиселе была его. Его девочкой, воспитанницей, питомицей… И стала его женщиной, едва только сама осознала себя такой. Сейчас она что-то напевала. Диковинно звучащую песню, в которой слышался шелест ветра и бешеный стук копыт.
Перехватив взгляд стража, она засмеялась.
— Так поют у меня в народе. Про меня. Ведь я оседлала ветер.
Страж кивнул, хотя и удивился. Тиселе никогда не называла степняков своим народом, только народом своей матери. Казалось, она совсем забыла о своём детстве и о том, как за день до совершеннолетия её собирались забить камнями…
— Им стоило это сделать, — спокойно проговорила девушка. — До того, как я вошла в силу.
Она снова запела:
—