Граница на замке

Лавров, оказавшись во дворе, огляделся и двинулся вверх по дорожке, ведущей к хозпостройкам, прикрытым от посторонних глаз камуфляжной сеткой. Слева он увидел пустой открытый вольер с чем-то вроде полосы препятствий. Майор остановился, всматриваясь, — на одной из перекладин раскачивался горбун. По-видимому, несчастный с помутившимся рассудком изображал собой гориллу. Он издавал рычащие, визгливые звуки, в которых не было ничего человеческого, и ухитрялся, несмотря на свой физический недостаток, качаться то на одной, то на другой руке.

Глава 24

— Ты что-то не понял, боец? Я тебе по-русски говорю: выполнять! И ты выполнишь приказ сержанта, ясно? — Узкие, прищуренные глаза Рахимова в упор смотрели на Степченко.

Сержант Рахимов был уже дембелем и по всем соответствующим неписаным законам был несказанно возмущен тем, что ему приходится втолковывать этому рядовому «политику партии». Кроме того, Степченко отрывал старослужащих от важного занятия — карты лежали на столе. Рахимов раздражался все больше — ему очень везло в игре.

Страсти на том самом посту, расположенном на выезде с полигона, кипели, грозя перелиться через край. Нет, слава богу, никаких внешних врагов в окрестностях не наблюдалось. Никто пока не крался с гранатометом или хотя бы с автоматом в руках, стремясь ликвидировать заставу. Все было гораздо проще, но некоторым от этого лучше явно не становилось. «Деды» сидели на КПП, балагурили, играли в карты и совершенно не собирались нести службу. По их глубокому представлению, они свое уже отпахали. Теперь тяжелую работу должны выполнять салаги. Но вот возникли проблемы…

— Да, земеля, я смотрю, «духи» борзеют все больше и больше, — хмыкнул Савельев, толстый рыжеватый увалень. — Когда мы были в его возрасте, то со старшими товарищами не спорили.

Поддержавший товарища Савельев был глубоко уверен в своей правоте. В свое время он выполнял все самые идиотские приказы «дедов» и теперь отыгрывался, как мог, на вынужденных подчиняться «духах». Он рассуждал с железной логикой: ежели ему приходилось вкалывать по полной программе, значит, то же самое должны выполнять и салаги. Савельев с детства привык преклоняться перед силой. Воспитываясь без отца, он рано узнал методы воспитания отчима, выражавшиеся в виде подзатыльников и побоев по поводу и без оного.

— Нет, сержант, распустили мы их с тобой, что ни говори. И ведь что получится: сегодня они уважать «дедушек» перестанут, завтра откажутся приказы выполнять, а послезавтра мы за них вкалывать будем! Все к этому и идет!

— Так что тебе не ясно, боец?

— Я уже свое отстоял, — тихо, но решительно произнес Степченко.

Он решил для себя: хватит. Если кто-то позволяет, чтобы его считали мишенью для насмешек, то он точно не из таких.

— Чего?! Кто отстоял: ты, что ли? Да тебе еще служить и служить! — Рахимов готов был уже взорваться.

Сержант не привык, чтобы всякое чмо шло наперекор его приказам. Какого черта? Если каждая букашка начнет рассуждать так, как ей вздумается, то на порядках в армии можно будет смело поставить крест.

— Тяжело ему! А кому сейчас легко? Я терпел, и ты потерпишь. В свое время мы выполняли все приказы, а ты чем лучше? Не ты порядки в армии заводил, так что закрой рот и не квакай. Ничего, не помрешь. Лишний раз постоишь — здоровее будешь.

— Это точно! — заржал Иевлев. — Я вот когда в армию пришел, так был кожа да кости. А сейчас…

— В общем, так, Степченко, — решительно произнес Рахимов, — вперед и без разговоров. Будешь стоять сверхурочно.

— С какой это стати? — сквозь зубы произнес Степченко.

Что бы там ни было, но больше поддаваться им он не намерен. Про то, что «как себя поставишь, так к тебе и будут относиться», он прекрасно знал. И сейчас решил стоять намертво. Вот это-то и вызывало озлобленность его «заклятых товарищей», сидевших напротив.

— А вот с такой самой! — выкрикнул сержант. — Ты что, уже забыл, как ты нас всех в прошлый раз подставил? Да за такое вообще убивать надо.

— Как это я подставил?

— Ха! Он еще и не знает! Нет, я вообще балдею: ведь смотрит в глаза, и хоть бы хны! Да тебе этим самым гвоздем надо череп пробить насквозь, чтобы навсегда запомнил, как от выполнения своих обязанностей косить. Ишь, умник нашелся! А мы этот гвоздик заныкали и тем самым тебя спасли, уродец ты неблагодарный.

— А в ответ даже спасибо не услышишь. И где тебя, боец, воспитывали, а? Такое впечатление, что не среди людей нормальных, а в лесу, как этого, из фильма… как его…

— Маугли, — ухмыляясь, подсказал Иевлев.

О книге Киплинга «деды» и не подозревали, но мультфильм они видели.

— Во-во, Маугли. Но ты не беспокойся, Степченко, армия и не с такими, как ты, справлялась, — заверил сержант, — ты у нас человеком станешь. Но поработать над тобой придется, потому, как вижу я, что человеческого в тебе ни на грош.

— Я… — начал было Степченко.

— А ну пошел на полигон! — заорал Рахимов, делая какие-то знаки товарищам. — Всякая шантрапа тут вякать будет.