Грехи и подвиги

– Она-то не против! – старый рыцарь сердито дернул бровями и отвернулся, с преувеличенным старанием привязывая убитую дрофу к седлу, под которым уже болтались тушки двух зайцев. – Она не против, понятное дело, когда в ее благословенном королевстве дело дошло до того, что и положиться уже не на кого! Но я-то чего ради должен бросать дом и эту прекрасную долину, где всегда есть дичь и доброе вино, и на старости лет отправляться в какую-то жаркую Сицилию? Не скрою, мне очень по душе Ричард Львиное Сердце, уже хотя бы потому, что его ненавидят все нынешние просвещенные умники, болтающие о благородстве и продающие душу за лишний земельный надел, все, кто ненавидит рыцарство, все, кто не понимают настоящей отваги и не умеют сражаться. Я всегда любил таких, как он, хотя такие обычно покоряют полмира и остаются ни с чем – они слишком велики для земной славы. Однако мне король ничего не поручал, и я не обязан оказывать ему услуги в его брачных затеях. И потом, Эдгар, тебе не кажется, что мне просто-напросто поздновато пускаться в такое предприятие? Знаешь, сколько мне лет?

– Лет пятьдесят пять, я думаю, – наугад ответил кузнец.

Старый рыцарь подавился смешком.

– Ну да! Ты дал мне на десять лет больше, чем королеве. И чуть меньше ошибся. В этом году, если только я и сам не запамятовал, мне должно сравняться семьдесят пять.

– Невероятно! – вырвалось у юноши. – Спрашивается, кто занимается колдовством – ее величество или вы, мессир? Да и потом – какая разница, кому сколько лет, если вы сидите в седле, сражаетесь, стреляете из лука наверняка лучше, чем многие знаменитые рыцари? И если вам нравится драться с разбойниками, то отчего бы не отважиться на далекое путешествие?

Пока он говорил, они успели выехать из зарослей, пересечь реку, и вдали уже показался обрыв и прилепившийся к нему необычайный дом Седого Волка. Нарушая тишину, послышался басовитый лай Кайса, издали зачуявшего хозяина.

Старый рыцарь долго молчал, не отвечая на пылкие слова Эдгара, потом вдруг резко натянул поводья, и его конь тотчас послушно остановился. Во взгляде, который Седой Волк устремил на своего молодого спутника, тот увидел все, что до сих пор Седрику легко удавалось скрывать: глубокое волнение, вызванное внезапным сильным искушением, досаду и горечь оттого, что это искушение и впрямь пришло так поздно, нескрываемую зависть к юности и дерзости.

– Знаешь, мальчик, сколько долгих, страшных, невероятных путешествий мне пришлось уже испытать? – тихо проговорил Седрик. – Знаешь, сколько сражений мне выпало? Сколько душ я отправил в ад, а, может, не дай Бог, кого и в рай отправлял… не хотелось бы такого думать! Я прожил такую жизнищу, словно в ней было не семьдесят пять, а сто семьдесят пять лет! И все это уже прошло, понимаешь? Мне вовсе не нравится сражаться с разбойниками, просто я не люблю, когда эти поганцы грабят и убивают людей прямо возле моего дома. Я живу теперь, как хочу, где хочу, и мне бы хотелось умереть в этой счастливой долине. В деревушке поблизости даже церковь есть, так что не останусь без отпевания и причащения. Поэтому благодарю тебя за предложение, но отказываюсь от него!

– А я отчего-то думал, что вы согласитесь! – не с горечью, но с сильным разочарованием произнес Эдгар. – Тем более что из Мессины король отправится в Крестовый поход.

– Ну да! – подхватил Седой Волк, и его насмешливый голос вдруг дрогнул. – Ты зовешь меня прискакать в Царство Небесное прямо на боевом коне. Когда-то я об этом мечтал. Но это было давно. Если Бог на твоей стороне и ты делаешь то, что должно делать, будь покоен: ничего плохого с тобой не будет, и все стрелы пролетят мимо тебя, как та, в часовне. Поезжай, мальчик, поезжай, и скажи королеве, что, по мнению Волка, у нее уже есть надежная защита.

Глава 7. Первые раны

Отправляясь в крестовый поход, Ричард Львиное Сердце избрал сухопутную дорогу. Он всегда предпочитал двигаться сушей, а не морем, даже тогда, когда по воде было ближе добираться. Многие приписывали это его неуемной любви к боевым схваткам: конечно же, на суше всегда подвернется возможность устроить с кем-либо стычку – разве бывало, чтобы пилигримы [26] добирались до своей цели, не испытав ни одного нападения?

И только королева Элеонора и очень немногие приближенные к его величеству подданные знали истинную причину такого выбора. Ричард при всей его отваге вовсе не был одержим желанием драться и убивать, он дрался и убивал, когда в том действительно бывала необходимость. Но он с раннего детства совершенно не переносил морской качки! Бесстрашному воину становилось плохо при любом сильном волнении на море, не говоря уж о шторме, и как ни мужественно он в этом случае держался, его могло вывернуть наизнанку несколько раз за день. А кому же этого захочется? И дело не только в том, что это не украшает короля. Всякий, кто болел морской болезнью, знает, как много она отнимает сил и как тошно бывает некоторое время после нее, а ведь потом нужно сражаться.