Грехи и подвиги

После событий в замке Вилрод у всех было настороженное и даже немного угрюмое настроение – все ожидали возможных препятствий. Эдгар, только теперь до конца осознавший, какую сумасшедшую ответственность он по своей же глупости взвалил себе на плечи, был напряжен до предела и даже не смог задремать во время первой остановки на ночлег. Они ночевали в Гавре, в простой корчме, хозяин которой сразу показался новоявленному рыцарю хитрым и лукавым, а на деле оказался просто добродушным болтуном. Кто они такие, куда и для чего едут, никому знать не полагалось, однако корчмарь с таким любопытством приставал к рыцарю, пытаясь выяснить, что же это за дамы катят верхом неизвестно в какую даль, что Эдгар в конце концов пообещал дать хозяину разъяснения при помощи меча, и тот мигом утихомирился.

Веселой и оживленной выглядела в первые пару дней пути одна лишь Элеонора. И, кажется, она даже не лукавила. Эта женщина и впрямь была совершенно бесстрашна, а ее неукротимый нрав заставлял желать новых и новых приключений, странствий, опасностей. Рискованный поход, нелегкий и для куда более молодых людей, был для королевы спасением от скуки и разнообразием, которого она постоянно хотела и искала.

Наблюдая, с какой охотой она садится верхом, как держится в седле, как легко одолевает переход за переходом, Эдгар приходил во все большее изумление. Постепенно молодой человек начинал верить в то, о чем ему давным-давно рассказывал отец, в то, что он считал просто красивой сказкой, придуманной все теми же менестрелями. О том, что когда-то, сорок пять лет назад, Элеонора Аквитанская, в то время еще жена французского короля Луи Младшего [29], отправилась с ним вместе во второй крестовый поход и сумела преодолеть тяготы, от которых слабели, умирали, теряли мужество многие закаленные в битвах мужчины. Теперь он понимал: она могла это сделать!

Надо сказать, что ее юная спутница Беренгария держалась, если и не с такой же твердостью, то почти с таким же мужеством. Еще бы! Она ехала к Ричарду, к своему Ричарду, которого любила изо всех сил, и эта любовь заставила изнеженную принцессу, привыкшую к шелкам, серебряной посуде, горячим ваннам, терпеть лишения, о которых она в прежние времена читала лишь в куртуазных рассказах, да и то смягченных их авторами ради чувствительных дам.

На второй день пути, проделав верхом длинный переход от Гавра до небольшого селения, вблизи которого путники решили устроить ночлег, девушка не сошла, а почти упала с седла. Отойдя подальше от воинов, занятых установкой шатров, принцесса рухнула прямо на землю и неудержимо расплакалась.

Элеонора, заметившая это, но не проявившая особого беспокойства, тут же потихоньку подозвала к себе Эдгара:

– Ну-ка, мессир, пойдите да спросите, что приключилось с ее высочеством. У меня впечатление, что ей нужна помощь.

Эдгар смутился:

– Но… Возможно, лучше вы спросите?…

Королева только махнула рукой:

– Ах, да разве она мне скажет! Она больше всего на свете боится, что я сочту ее балованной неженкой, не подходящей в жены моему сыну. Она мне уже это говорила, вот дурочка-то! Я отлично знаю, что с ней такое, но не буду вмешиваться. А вы, если она вам скажет, сможете дать совет более дельный, чем я. Как это ни смешно, в таких деликатных вопросах женщины отчего-то предпочитают доверяться мужчинам. Вон госпожа Клотильда тоже хнычет и кусает пальчики, но с ней я как-нибудь и сама управлюсь – не в первый раз… Идите, идите, сир рыцарь, нельзя же оставлять принцессу вдали от охраны надолго!

Эдгар приказал Ксавье, как обычно занятому лошадьми, занести вещи в шатер (всего шатров было два – для дам и для рыцаря с оруженосцем) и поспешил к Беренгарии.

То, что он увидал, неосторожно подойдя к девушке сзади, заставило его совсем смешаться, хотя, пожалуй, это его и насмешило, и вызвало сочувствие – такие вещи ему приходилось видеть и прежде.

Юная принцесса Наваррская сидела, согнув ноги в коленях, высоко закинув подол платья и рубашки и, рыдая, разглядывала кровоточащие раны на коленях и внутренней стороне бедер. Она стерла ноги о седло, и можно было лишь восхищаться ее терпением: другая давно бы потребовала остановить отряд и устроить отдых. А ведь она умела ездить верхом, однако одно дело проскакать час-полтора во время охоты, то останавливая коня, то меняя положение в седле, другое дело семь часов непрерывной езды, по тряской дороге, с короткой остановкой для отдыха лошадей, но не всадников. Обильный пот, свой собственный и конский, пыль, летевшая из-под копыт и проникавшая даже под длинные платья женщин, – все это и стало причиной появившихся на ногах наездницы пузырей, которые затем лопнули и превратились в раны.