Я отступаю назад, сглатывая. 'Что?' Я спрашиваю. Я готова.
«Потому что мой отец украл его обратно».
Или не готова. 'О Боже.' Я хватаюсь за часы поблизости, но мой очевидный шок не удерживает его. Он сейчас в ударе, бомбардирует меня всем этим.
«После смерти мамы папа тоже мог умереть. Он был разорен. Поглощен виной. Полиция объявила то несчастным случаем. Дело закрыто. Они отказались смотреть в любой из доказательств которое мы дали им. Его губа скривилась при упоминании полиции. 'Папа уехал ненадолго. Сказал, что ему нужно побыть одному. Во всяком случае, так он сказал мне и дедушке.»
Я смотрю на него в безмолвном вопросе.
«Он последовал за отцом Брента во Флоренцию». Он говорит с ужасающей ненавистью. — «Как вы думаете, почему отец Брента был во Флоренции, принцесса?»
Трахни меня, я дрожу, и я ничего не могу сделать, чтобы это остановить. — Потому что на недостающей части карты изображена Италия. Флоренция находится в Италии. Сад Сан-Марко находился во Флоренции». Я бездумно бормочу все это. «А в саду Сан-Марко Великолепный открыл для себя скульптурный талант Микеланджело. Отец Брента делал обоснованное предположение, не считая недостающего фрагмента карты. Господи, черт возьми, это становится более реальным словом. «Но есть Рим, есть Болонья, есть Венеция. Микеланджело путешествовал со своими заказами».
Беккер согласно кивает. 'Я говорил тебе. Они любители. Я провел три года между тремя городами и ничего не нашел. Папа выследил отца Брента до Флоренции. Нашел его преследующим свой хвост. Он украл карту и отправил мне».
Я опускаю глаза на ковер, пытаясь порыться в хаосе в моей голове, пытаясь все исправить. Этот недостающий кусок, такой маленький, но такой важный. Без нее невозможно найти Голову фавна, если она вообще существует. Ее могло и не быть. Скорее всего, это не так. Но только недостающий элемент может прояснить тайну. На мгновение я обдумываю, стоит ли мне сказать Беккеру, что я знаю, где он прячет карту. Слова щекочут кончик моего языка, но я высасываю их обратно. Его мать и отец погибли из-за этой карты. Я не могу винить его за то, что он хотел сохранить это в секрете и скрыть, хотя бы ради его собственного рассудка.
«Это было последнее, что мы слышали от папы», — выдыхает Беккер и берет пальцы под очки, протирая глазницы. «Потом итальянские власти нашли его».
Я моргаю широко открытыми глазами, во рту пересыхает. — «Ограбление пошло не по плану» — шепчу я, и все встает на свои места. Мне нужно сесть. Мои ноги шатаются, а голова может взорваться от информационной перегрузки. Наткнувшись на его кабинет, я с глухим стуком приземляюсь на стул. В семейное соперничество, ненависть, подозрения, последствия всего этого.
«Полиция снова не поможет», — продолжает Беккер. «Единственное, что могло бы вернуть моего отца к жизни после смерти моей матери, — это найти недостающий фрагмент карты и найти скульптуру. Это дало ему цель, в которой он нуждался. Он чувствовал, что она умерла напрасно».
Я понимаю, но более пугающим является тот факт, что Беккер чувствует то же, что и его отец, за исключением, вероятно, более сильного уровня. Он потерял обоих родителей. У него вдвое больше негодования. И опасения старого мистера Х. теперь слишком разумны. Он не хочет терять своего внука — своего единственного живого родственника — как он потерял сына, невестку и собственную жену, хотя и при других обстоятельствах. Но все сводится к этой карте. Мистер Х готов скрыть все ужасные обстоятельства, попытаться помириться с Уилсонами, чтобы уберечь своего внука от проклятия карты? Неудивительно, что он так разозлился на Беккера, когда узнал, что тот обманул Брента. Беккер солгал ему. Он пообещал своему деду, что отпустит это, но сделал это, чтобы защитить старика. Мой Одинокий Рейнджер хотел найти эту скульптуру, чтобы отомстить за смерть своих родителей и исполнить желание своего отца. Он хотел сделать это, не опасаясь причинить деду дальнейшие страдания. Поэтому он замкнулся, ограничил любую эмоциональную привязанность к своим дедушкам и всем остальным, если на то пошло. Мой бедный, ранимый, сложный мужчина.
— Уилсоны здесь аморальны, принцесса. Не я.' Глаза Беккера затуманиваются. Он идет к своему столу и плюхается в кресло, откинувшись назад своим высоким телом. Он внезапно выглядит таким усталым, измученным, когда он вытаскивает что-то из кармана и изучает это, вскоре теряясь в мечтах. «Она была так красива», — тихо говорит он, поднося указательный палец к верхней губе и слегка поглаживая из стороны в сторону, глубоко задумавшись. «Мой отец поклонялся земле, по которой она шла. Был сломлен, когда потерял ее».
Мой животик трепещет от нервов, которые меня сбивают с толку. Теперь он выглядит мирным, спокойным и стабильным. Меня это подбрасывает. Я должна быть рада, что он, наконец, разделяет со мной свое горе, но, несмотря на благодарность, ее затуманивает огромное облако опасений.