Григорий Распутин. Могилы моей не ищите

Золотой механический филин с желтыми янтарными глазами, сидевший внутри граммофона, запел «Потому я тебя так безумно люблю». Причем было совершенно непонятно, кто именно поставил эту пластинку. Будто бы это произошло по воле самого заводного симфониона.

Исполнение развеселило Феликса, и он улыбнулся. Вот уж действительно, стоило только заговорить о любви, как тут же его лицо становилось радостным, по-детски открытым и счастливым.

Он стал подпевать заводному устройству высоким тенором-альтино:

Потому я тебя так безумно люблю,Что безумно хочу и желаю.Не отдам никому, хоть себя загублю,Я тебя, как мечту, обожаю!Ах, меня не вини,Пожалей и взгляни,Отгони прочь тоску и сомненья,

Поцелуй, приласкай,Счастье жгучее дай,Я хочу в твоих ласках забвенья!

– Сергей Михайлович, прошу примерить, – Феликс протянул рослому, сухощавого сложения поручику в форме Лейб-Гвардии Преображенского полка шубу Григория Ефимовича Распутина, участливо поданную гардеробщиком. – Не стесняйтесь, она вам будет в самый раз.

Поручик Сухотин, державшийся до этого момента в стороне, выступил вперед, не говоря ни единого слова, принял шубу из рук Юсупова, взглядом остановил бросившегося к нему на помощь гардеробщика и стал выворачивать ее наизнанку.

Дмитрий Павлович и Мария Павловна с великим князем Павлом Александровичем.

1914

Великий князь Павел Александрович и его вторая жена Ольга Валериановна Палей (Пистолькорс – в первом браке, Карнович – при рождении).

1910-е

Ольга Валериановна Палей.

1912

Великий князь Сергей Александрович и его супруга Елизавета Федоровна.

1893

– Помилуйте, голубчик, что вы делаете?

Нет, не стал утруждать себя ответом. Просто хорошо знал Сергей Михайлович, что дух ее владельца находится в ней, в рукавах, например, обитает, таится в карманах, прячется под бобровым воротником, и подобным образом он обманет его и не будет им мучим.

Наконец напялил шубу на себя, чем вызвал всеобщий смех одобрения: «Ну просто вылитый Григорий Ефимович, особенно если поднимете воротник, а на глаза надвинете мерлушковый пирожок, не отличишь!»

Пуришкевич даже принялся аплодировать:

– Эк вы, Феликс Феликсович, остроумно придумали! Браво!

Конечно, все знали, что после полученной в бою под Либавой контузии Сергей Михайлович страдал головными болями и галлюцинациями, оттого и был склонен к разного рода мистификациям и видениям. Становился при этом сосредоточенным, в чем-то даже целеустремленным, панически боясь упустить что-то важное, забыть не дай бог перед надвигающимся припадком, ведь был уверен в том, что тогда попал под обстрел именно потому, что отложил попечение, не разглядел опасности, не услышал далекий, но при этом неизбежно нарастающий вой летящего неведомо откуда снаряда, пренебрег им, за что и поплатился.

Вот и сейчас, путаясь в рукавах распутинской шубы, ощутил себя запертым в блиндаже, все закоулки и углы, тайники и пустоты которого следовало изучить самым тщательным образом. Поручик Сухотин начинал задыхаться в них, в этих закутах, чувствовал, близость безумия, потому что дух Григория Ефимовича завывал при этом все сильнее и сильнее, все истошнее и истошнее, изображая полет смертоносной болванки, выпущенной из германской дальнобойной гаубицы. И вот пока она летела, Сергей Михайлович, потеряв рассудок окончательно, только и успевал, что забраться под нары и закрыть голову руками.

А что происходило потом?

А потом происходило прямое попадание снаряда в блиндаж:

– оглушительный треск превращенных в щепки бревенчатых перекрытий;

– скрежет обложенного камнем бруствера;

– судорожное гудение вывернутой наизнанку земли;

– грохот пульса внутри головы;

– лопнувшая подкладка шубы;

– укол морфия.

Сухотин испускал дух, то есть выдыхал глубоко и ровно, чувствуя внутри себя блаженную полуулыбку Льва Николаевича, что мирно спал в своем желтом дубовом гробу.

И это уже потом поручика под руки вели к автомобилю, за рулем которого сидел Дмитрий Павлович, чье бледное лицо казалось предельно сосредоточенным и совершенно непроницаемым.

Сергея Михайловича, слабого, придурковато улыбающегося, усаживали на заднее сиденье, захлопывали дверцу, и мотор начинал двигаться по двору от гаража к воротам, которые выходили в Максимилиановский переулок.

* * *

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, – громко произнесла Елизавета Федоровна.

– Аминь, – донеслось в ответ из глубины полуподземной кельи.