Григорий Распутин. Могилы моей не ищите

Великая княгиня толкнула низкую, сколоченную из толстых, грубо струганых досок дверь и вошла в крохотную, словно бы приплюснутую массивным бревенчатым потолком комнату, обстановка которой была самой простой.

На узкой, сооруженной из составленных в ряд фанерных коробов кровати сидел схимник. Правой рукой старец подпирал склоненную голову, а левая его рука лежала на груди. Елизавете Федоровне он напомнил деревянную скульптуру «Христос в темнице», которую она однажды видела во время своей поездки в Дивеевский монастырь.

Схимник, как и положено деревянному изваянию, был совершенно неподвижен, а по его лицу струился тусклый матовый свет из крохотного окна, занавешенного белым полотенцем с вышитой на нем Голгофой.

В углу комнаты стояло подобие прикроватной тумбы, на которой были расставлены дешевые бумажные образки и оплывшие восковые свечи.

Потолок нависал над кубоватым пространством кельи.

Елизавета Федоровна инстинктивно склонила голову, сделала несколько шагов и тут же почувствовала острую боль в затылке и резь в глазах. Скорее всего, это произошло, потому что с яркого солнца она вошла в густые сумерки, где только переливающаяся в сполохах заоконного света Голгофа могла служить ориентиром, где тут верх а где низ, где земляной пол, а где страшное предгрозовое небо верха, лежащее на голове, между которыми и находился старец, похожий на Христа в темнице или на Спаса Полунощного.

Отняв правую руку от щеки, он указал великой княгине на стул, что стоял у входа и был едва различим на фоне серой оштукатуренной стены.

Великая княгиня Елизавета Федоровна.

1906

С напряженным недоверием Елизавета Федоровна опустилась на скрипучее, кривобокое сооружение, но почему-то сразу почувствовала облегчение. Может быть, потому что потолок резко ушел вверх, и теперь он не казался таким низким, таким давящим?

Может быть, и так.

С противоположной стороны на нее смотрел схимник.

Смотрит.

Что предстает перед его взором в данный момент?

Женщина с бледным и печальным лицом.

Прямой острый нос ее, измученный взгляд ассиметрично расположенных глаз, что выдает в ней натуру порывистую, истеричную, но привыкшую сдерживать свои чувства, утаивать их от окружающих.

Губы женщины плотно сжаты. Это усилие подчеркивает напряженный подбородок. Может даже показаться, что он дрожит от задушенных слез или от невысказанных слов.

Видно, что она ждет обещанного ей предсказания будущего, ждет истово.

Она почти уверила себя в том, что не страшится никакого пророчества.

Да, ожидание невыносимо томительно для нее, но она бессильна что-либо изменить в происходящем и потому изо всех сил пытается скрыть свое нетерпение.

Она, привыкшая не выглядеть слабой и страждущей, вынуждена признать, что сейчас выглядит именно так, что сидящий перед ней старец чувствует это, и от этого истерическое состояние все более и более охватывает ее. Она пытается бороться с ним, но абсолютно безуспешно. Ее начинает трясти.

Из последних сил она про себя молит Бога, чтобы схимник наконец начал говорить, чтобы уста его разверзлись, но он молчит.

Причем в его молчании нет ни мести, ни испытания, ни нравоучения.

Он просто молчит.

Он продолжает смотреть перед собой и видеть, как эту женщину подводят к жерлу заброшенной шахты «Межная» Нижне-Селимского рудника. Лиц окружающих ее людей он не видит, они размыты, а произносимые ими слова слишком медленно выплывают из подсознания, чтобы их разобрать, более того, они разрозненны и представляют собой какую-то абракадабру, на которой изъясняются нечистые духи, какое-то бормотание, даже лай. Разве что лицо этой женщины, глаза которой завязаны, явлено ярко, оно будто бы специально выхвачено то ли электрическим фонарем, висящим на столбе у самого жерла шахты, то ли керосиновой лампой в руках одного из тех, кто ее привел сюда. Свет мечется по лицу женщины, но сама она при этом остается неподвижной. Окаменевшей. Процессия останавливается у самого края вертикально уходящего в преисподнюю ствола, обложенного короткими, полусгнившими бревнами, и довольно долго стоит тут, пульсирует переливами черного и зеленого цветов, галдит, перекуривает, чертя красными огоньками загогулины и кривые линии, напоминающие штриховку.

Не имея возможности подойти ближе, старец видит издалека, что женщину, на голову которой надет апостольник песочного цвета, какие носили диаконисы во времена древней церкви, сначала крепко держат за руки, но потом разжимают ладони и толкают ее в жерло «Межной».

Апостольник вспархивает, на какое-то мгновение цепляется за доски крепи, торчащие в разные стороны как растопыренные, окоченевшие пальцы со сломанными ногтями, ведь шахта давно заброшена, и исчезает в непроглядной темноте ствола.

Затем все начинают расходиться, а забытая керосиновая лампа так и остается стоять на вытоптанной земляной площадке старого Нижне-Селимского рудника.

Нет, схимник ничего не может сказать этой женщине, которая сейчас сидит перед ним, у него нет слов, чтобы описать увиденное только что.

Она сидела перед ним, и ее трясло.