Григорий Распутин. Тайны «великого старца»

Но вместе с назначением Штюрмер добился у Государя в ту поездку в Ставку и еще двух новых назначений. Министром внутренних дел был назначен сенатор Александр Хвостов (занимавший пост министра юстиции), а министром юстиции – сенатор Макаров. Назначения были подходящие. Это были честные, благородные люди с соответствующим служебным стажем и опытом. Но назначения были сделаны без предварительного согласия этих лиц, что обычно Государь не делал.

Все эти назначения, и особенно назначение Штюрмера, очень смутили царицу. Она не одобряла их, была удивлена и решила немедленно ехать в Ставку, считая, что там кто-то нехорошо влияет на Государя.

Штюрмер, по мнению царицы, не годился на новую должность. Макаров уже скомпрометировал себя на посту министра внутренних дел, а Хвостов, дядя Алексея Хвостова, несправедливо преследует Сухомлинова, настаивает на его аресте.

К тому же и Старец, который “понимает и чувствует все правильно”, узнав о назначении Штюрмера, пришел в ярость. Он встретился с Вырубовой и все повторял: “С этим ему будет конец, крышка”. По просьбе Старца царица взяла с собой Вырубову и 6-го числа выехала в Могилев». ( Спиридович А.И.

Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 330–332.)

По воспоминаниям председателя Государственной Думы М.В. Родзянко об этом времени больших перемен: «Министерская чехарда продолжалась. Министр Сазонов был отставлен без прошения, и на его место назначен Штюрмер с оставлением премьером. Хвостов, министр юстиции, назначен министром внутренних дел, а Макаров на место Хвостова. Причины отставки Сазонова никто не мог объяснить. Одни из служащих министерства иностранных дел мне говорил, что причина эта заключалась в докладе Сазонова о Польше. Сазонов настаивал на разрешении польского вопроса и на удалении Штюрмера, главного противника автономии Польши. Но я думаю, что причины эти лежали глубже. Про министра юстиции Хвостова говорили, что он пострадал из-за Сухомлинова, так как отказался приостановить следствие по его делу. Императрица призывала его к себе и в продолжение двух часов говорила об освобождении Сухомлинова. Сперва она доказывала его невиновность, потом в повышенном тоне стала требовать, чтобы Сухомлинов был выпущен из крепости, все время повторяя: “Je veux j’exige, qu’il soit libere” (“Я хочу, я требую, чтобы он был освобожден”).

Хвостов отвечал, что он не может этого сделать, и на вопрос Александры Федоровны: “Pourquoi puis que je vous l’ordonne?” (“Почему, если я вам приказываю?”) – он ответил: “Ma conscience, Madame, me defend de Vous obeir et de liberer un traitre” (“Моя совесть, Ваше Величество, не позволяет мне повиноваться Вам и освободить изменника”).

После этого разговора Хвостов понял, что дни его сочтены и его перемещение на должность министра внутренних дел было только временным для соблюдения приличия. Назначая Макарова, императрица надеялась, что он будет более податлив, но, к счастью, этого не оказалось». ( Родзянко М.В. Крушение империи и Государственная Дума и февральская 1917 года революция. М., 2002. С. 173.)

Протопресвитер русской армии и флота Г.И. Шавельский также отметил в своих воспоминаниях: «В Ставке знали, что Сазонов слетел из-за польского вопроса; знали и то, что польский вопрос провалился вследствие вмешательства императрицы. Изменение принятого Государем и объявленного им решения мало кого удивило. Удивило всех другое – это назначение министром иностранных дел Штюрмера, никогда раньше не служившего на дипломатическом поприще и не имевшего никакого отношения к дипломатическому корпусу. Когда в штабной столовой Ставки за обедом заговорили о состоявшемся новом назначении Штюрмера, ген. Алексеев заметил:

– Я теперь не удивлюсь, если завтра Штюрмера назначат на мое место – начальником штаба.

Сказано было это с раздражением и так громко, что все могли слышать. Мы вступили в такую полосу государственной жизни, когда при выборе министров близость к Распутину ставилась выше таланта, образования, знаний, опыта и всяких заслуг. Штюрмер был другом Распутина… И этим компенсировал все… Теперь Штюрмер был всесилен. С января он состоял председателем Совета министров. Умный и прозорливый старик Горемыкин для курса данного времени оказался непригодным». ( Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 2. М., 1996. С. 61.)

После того как цесаревич Алексей Николаевич вернулся в Царскую Ставку в Могилев, он получил повышение: чин ефрейтора. Как и раньше, он был подвижен и шаловлив. У цесаревича установились особые и дружеские отношения с английским генералом Вильямсом. Алексей Николаевич сделал своим обыкновением ежедневно проверять, как у Вильямса застегнут мундир, и генерал всякий раз нарочно оставлял одну пуговицу не застегнутой. “Опять вы неаккуратны”, – заявлял ему цесаревич.