Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Много раз я говорил в толпе. Каждый раз я заканчивал свою речь категорическим призывом расходиться мирно по казармам и заводам, немедленно возобновить работу на фабриках и заводах, идти домой не по Невскому, не давать себя провоцировать ни на один выстрел. В громадном большинстве случаев демонстранты слушали меня со вниманием и знаками одобрения выражали согласие с тем, что я говорил. Один-два раза меня пробовали срывать маленькие группы, как мне показалось, анархистов, которые стояли у самого крыльца Таврического дворца и не проходили дальше с толпой. Когда я звал расходиться, они кричали: “Опять расходиться! Опять ждать! Довольно! ” и т. п. Один раз им как будто стало удаваться пересилить настроение в свою пользу. С трудом мне удалось опять овладеть аудиторией. Я обратился к толпе со словами: “Верите вы газете “Правда”? Верите ли вы нашей партии? ” Ответ: “Верим, верим! ” — “Ну так знайте, что наша партия постановила мирно расходиться. Знайте, что “Правда” печатает такой-то призыв”.

Особенно памятны мне две моих речи — одна перед одним из полков, другая — перед путиловскими, смешавшимися с солдатами. Полк требовал: “Керенского, Керенского! ”. Керенского не было. Пробовали говорить другие ораторы — полк не хотел их слушать, требуя Керенского. Кто-то вышел и сказал, что Керенский уехал из Петрограда. Полк еще более бурно продолжал требовать Керенского. Тогда кто-то очень громким голосом крикнул, что говорить хочет Зиновьев. Демонстранты согласились слушать меня, выразив это аплодисментами. Я сказал речь, в которой сдержанно критиковал деятельность коалиционного министерства и, в частности, Керенского. Но больше половины своей речи я посвятил тому, что надо сейчас же мирно расходиться по казармам, не давая себя провоцировать. Я многократно подчеркивал, что таково решение нашей партии. Я указывал на то, что сегодня, то есть 4-го, демонстрировала не одна партия, не только большевики, а громадное большинство питерских рабочих и солдат, что такая демонстрация не пройдет бесследно. Не надо только омрачать ее необдуманными шагами, надо разойтись организованно и мирно. Рядом со мной на трибуне, помню, во время этой речи стоял тов. Рязанов.

Другая речь 4-го числа — перед путиловцами. Они требовали Церетели. В зал заседания ЦИК они прислали делегацию с просьбой, чтобы Церетели вышел к ним. Церетели хотел выйти, но его удержали его коллеги. Наши товарищи предложили мне выйти к путиловцам. Я вышел. Море голов, какого я еще не видел. Сгрудилось несколько десятков тысяч человек. Крики “Церетели! ” продолжались. Меня узнали, и крики стали смолкать. Я начал: “Вместо Церетели вышел к вам я”. Смех. Это переломило настроение. Я смог произнести довольно большую речь. Я сказал, что Церетели лично — безусловно честнейший человек, но в создавшемся положении виноваты не отдельные лица, не отдельные социалистические министры, из которых Церетели — лучший, а виновата ложная тактика соглашения с буржуазией. Я напомнил, как мы в Петроградском совете с самого первого момента высказывались против вступления социалистов в буржуазное правительство. Теперь плоды налицо. Далее я говорил об экономической разрухе, о надвигающемся голоде. Затем разъяснил, за что нас травит буржуазия: мы — партия бедноты; мы хотим, чтобы наша революция была не только политической, но чтобы она принесла непосредственное экономическое улучшение жизни рабочих и крестьян, мы грудью пробиваем себе дорогу к социализму. Вот почему нас ненавидят, вот почему нас травит буржуазия, как травит наших единомышленников и в других странах. И в заключение я и эту аудиторию призывал мирно расходиться, соблюдая полный порядок, и ни в каком случае не давать себя провоцировать на какие-нибудь агрессивные действия. Собравшиеся бурно аплодируют, строятся в ряды и начинают расходиться.

Таковы были мои речи 4-го числа.

Помню, 5-го утром, в Таврическом дворце Брамсон говорил мне: “Мы на вас жаловались, вы вчера говорили очень резко перед дворцом”. Я ответил: “Но ведь я каждый раз звал мирно расходиться”. Брамсон: “Это верно, но этому вы посвящали только небольшую часть вашей речи, а все они обыкновенно состояли из критики”.

Разумеется, я действительно критиковал политику Временного правительства. Но я не только не звал к “вооруженному восстанию”, я прямо и категорически звал к прекращению и самой демонстрации.

Поздно 4-го числа мне пришлось еще дважды выступать в стенах Таврического дворца.