Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

По-прежнему молча, Кон повернулся на каблуках и зашагал обратно через холл. Обитая сукном дверь с тихим шелестом закрылась за ним.

Я склонилась над дедушкиным креслом:

– Милый, не огорчайся. Жюли просто переволновалась, видно, пережила более сильное потрясение, чем сама она сознает… а Кон… ты сам знаешь, последнее время Кон слишком выкладывался на работе… переутомился, наверное. Неразумно было с его стороны отчитывать Жюли, но не будь они оба так взвинчены, все бы обошлось тихо-мирно. Думаю, утром они извинятся друг перед другом.

Дедушка посмотрел на меня, но как-то рассеянно, словно последний монолог окончательно подорвал его силы. Он казался очень старым и измученным и, кажется, даже плохо понимал, кто я такая.

– Вечно одно и то же. Вечно одно и то же, – пробормотал он скорее про себя, нежели обращаясь ко мне. – Слишком чувствительна, вот в чем все дело; твоя мать всегда это повторяла, и мать Жюли тоже. История повторяется. – Теперь погасшие глаза сосредоточились на мне. – Аннабель. Надо было тебе с самого начала выйти за Кона, как мне того хотелось. Это бы вас обоих уняло. Все бы унялось само собой. Иду спать.

Я нагнулась, чтобы помочь ему подняться, но, едва оказавшись на ногах, дедушка сбросил мою руку чуть ли не с раздражением.

– Да справлюсь я, справлюсь! Нет, ходить за мной не надо. На что мне сдалась орава женщин? Тебя, Лиза, это тоже касается. Боже милосердный, вы думаете, я до кровати не добреду?

Дедушка медленно заковылял к двери. Да он и впрямь стар, подумала я, высокий рост и внезапные вспышки энергии – вот что нас обманывает… Вокруг меня словно сомкнулась плотная пелена: одиночество – или, может быть, страх…

Старик вышел. Мы с Лизой остались стоять, глядя друг на друга.

Помню, как потрясла меня внезапная мысль: а ведь напрочь забываешь, что Лиза здесь, что она все слышала, слышала каждое слово, обращенное к Кону…

Лиза невозмутимо отложила шитье. По ее виду ни за что нельзя было догадаться о том, какая сцена разыгралась на наших глазах. Она направилась к двери.

– Он имел в виду ровно то, что сказал, знаете ли, – поспешно предостерегла я. – Не стоит расстраивать его новыми разговорами.

– Вот уж не собиралась. Я иду спать. Доброй ночи.

В тот момент мне вовсе не показалось странным, что из нас двоих именно Лиза беззаботно отправляется наверх, а я должна разыскивать Кона.

Он оказался в кухне: устроившись в кресле-качалке у плиты, натягивал резиновые сапоги. Лицо его по-прежнему хранило глухое, непроницаемое выражение, точно за закрытыми ставнями, столь Кону несвойственное. Он на мгновение вскинул глаза – и снова потупился.

– Кон, не бери ты в голову, – начала я. – Жюли расстроена, потому что они с Дональдом поссорились и она его не застала. Она не всерьез. Держу пари, она ничего подобного и в мыслях не держит.

– Опыт мне подсказывает, – бесстрастно отозвался Кон, натягивая сапог, – что, будучи в расстроенных чувствах, люди обычно говорят именно то, что думают. Жюли выразилась на удивление прямо и недвусмысленно, ты не находишь?

– Прошу тебя, не огорчайся, – выпалила я, не успев обдумать собственных слов.

– Не огорчаться? – Кон снова поднял взгляд. В синих глазах читалось странное выражение: отчасти озадаченное, но в сочетании с блеском, который мне совсем не понравился. Затем он улыбнулся нарочито обворожительно, отчего по спине у меня побежали мурашки. – Ты и не представляешь, до чего это забавно, Аннабель, прелесть моя.

– Ну что ж, дорогой мой, – невозмутимо ответила я, – забавно оно или нет, но постарайся взглянуть на вещи трезво. Не знаю, сообщили ли тебе, но Жюли с Биллом Фенвиком угодили в небольшую аварию. Вот почему она опоздала, вот почему она так взвинчена. И Билл тоже – его машина пострадала, так что настроен он не особо благодушно. Все это позабудется само собой.

– С какой стати ты передо мной оправдываешься? – Кон встал и потянулся за висящей на двери курткой. – Это не мое дело. Я здесь вообще посторонний. Мы с Лизой – только наемная прислуга.

– Куда ты собрался?

– В подсобку.

– Ох, Кон, уже поздно. Ты уже достаточно потрудился. Неужели ты не устал?

– С ног валюсь. Но радиатор барахлит, надо бы починить. – И снова быстрый взгляд сверкнул в мою сторону. – Полагаю, даже Жюли соизволит предоставить это дело мне? Или я опять непростительно вмешиваюсь в управление ее домом?

– Кон, пожалуйста…

– Мило, конечно, с твоей стороны прийти и перевязать мне раны, радость моя, но уверяю, не так уж они и глубоки.

– Ты уверен?

Кон уже взялся за щеколду.

– Послушай, – произнесла я. – Не следовало бы тебе сообщать, но ладно уж. Тебе больше не о чем беспокоиться.

Кон застыл на месте – недвижно, точно ящерица, на которую упала тень. Затем обернулся:

– О чем ты?

– Ты здесь не посторонний. Ты заработал свое место… ровно так, как ты говоришь… своими руками заработал; и ты здесь отнюдь не посторонний. Вот и все… что я должна сказать. Ты меня понял. Давай на этом и остановимся.

Наступила тишина.