Читаем «Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет полностью

1. В Штеделевском художественном институте во Франкфурте-на-Майне хранится картина Якопо Пальмы Старшего, которую специалисты датируют примерно 1510 годом (ил. 59

). Она не упоминается в старых источниках. На первый взгляд, это совершенно безмятежное полотно: художник изобразил двух нимф на берегу ручья на фоне сельского пейзажа. Однако спустя короткое время после первой публикации этой картины Сварценски смог точнее определить ее содержание: на картине изображены нимфа Каллисто и Зевс, соблазняющий ее в обличье Артемиды[221]. Этот не сразу очевидный здесь сюжет из Овидия вошел в иконографическую традицию уже в Средневековье. Существует и третий, более скрытый уровень прочтения картины. Кто из двух нимф – Каллисто, а кто – «Зевс»? Столь же знаменитая картина Рубенса на идентичную тему, созданная через сто лет, не оставляет в этом никаких сомнений (ил. 60
): о том, что одной из двух нимф является Зевс и какой именно из них, нам говорит не только соблазнительный вид Артемиды, но и указывающий на громовержца орел[222].

История соблазнения Каллисто, впервые перешедшая уже не как «иллюстрация», а как «сюжет» со страниц рукописей и печатных изданий «Метаморфоз» Овидия в изобразительное искусство, сама по себе не должна была быть понятной всякому. Впрочем, на картине Пальмы Старшего есть нечто большее: читатель Овидия мог распознать в двух нимфах Зевса и Каллисто, но гораздо труднее было посмотреть глубже и определенно заявить, кто из двух нимф является богом-соблазнителем, а кто – нимфой. Кажется, что картина в очаровании своей неоднозначности была специально создана для того, чтобы вызывать вопросы и споры, как это случилось на моих глазах во Франкфурте-на-Майне, потому что подпись под картиной отвечает только на первый, но не на второй вопрос: три посетителя спорили друг с другом о том, кто является Зевсом, а кто – Каллисто. Подобные споры о сюжете были частью замысла художника.

Гуманист из Римини Джованни Аурелио Аугурелли, который около 1500 года жил между Падуей, Тревизо и Венецией, дает нам прекрасный пример этой распространившейся моды на загадочные изображения, которые должны были вызывать дискуссии среди смотрящих. Описывая знамя Джулиано Медичи во время флорентийского турнира 1475 года (воспетого Анджело Полициано в поэме «Стансы на турнир»), он говорит, что восхищается не только знаменем самим по себе, но и тем, что его тайное значение скрыто от зрителя. «Многие люди выражают разные мнения, никто ни с кем не находит согласия: и поэтому нарисованные изображения предстают еще более прекрасными» («Multi multa ferunt, eadem sententia nulli est: pulchrius est pictis istud imaginibus»)[223]. Таким образом, изображение не является просто предметом эстетического созерцания. Само по себе оно не предлагает тему для размышления. В своей целостности такое изображение побуждает к спорам о

 нем самом и превращается в постоянную элегантную игру зеркальных отражений, обращаясь с картины к зрителю, побуждая его выстраивать тонкие и ученые гипотезы и искать скрытые намерения художника и заказчика. Аристократическая концепция образа как предмета изысканных герменевтических упражнений, скрытое наслаждение тем, что не выражено прямо и доступно лишь немногим, – разумеется, «посвященным», – не могла применяться в картинах, написанных для всех, например предназначенных для общедоступных мест и церквей. «Скрытый сюжет» по своей природе адресован немногим: заказчик не хотел, чтобы его понимание было доступно каждому.

Знамя Джулиано Медичи было украшено узорами в соответствии с тем, что Гомбрих называет «частной геральдикой»[224], то есть оно не представляло семейную традицию, а выражало личную характеристику: на знамени изображались пылающие пни, «которые означали его несравненный любовный пыл, воспламеняющий даже сырые дрова». В таком же частном контексте следует рассматривать сцену соблазнения Каллисто из музея во Франкфурте-на-Майне: через подобные произведения в силу их сложного замысла и тайны, которую нелегко разгадать, знатный и ученый человек мог выразить собственный вкус и рассказать о своей культуре и видении мира. Тонко задуманные и исполненные картины в домах самых образованных и богатых венецианцев, таким образом, красноречиво и одновременно сдержанно повествовали об их хозяевах.

Приглушенность или потаенность значения сближает эти картины с искусством «девизов». Паоло Джовио в своем «Диалоге о гербах военных и любовных» писал о правилах их составления: «…герб должен быть не настолько непонятен, чтобы для его разгадки требовалась сивилла, но и не настолько ясен, чтобы любая чернь могла его разгадать», то есть «они должны были быть понятны» только «прозорливому и изобретательному уму»[225]. Подобный принцип уже применялся задолго до того, как было создано описание Джовио. Сложное равновесие между тонкостью замысла и его пониманием «естественным образом» подразумевает намеренное исключение «черни»: наслаждаться таким произведением могут лишь образованные люди.

Перейти на страницу:

Все книги серии Studi italiani

Нематериальное наследие. Карьера одного пьемонтского экзорциста XVII века
Нематериальное наследие. Карьера одного пьемонтского экзорциста XVII века

1697 год. В небольшой пьемонтской деревне арестован Джован Баттиста Кьеза — священник, занимавшийся массовыми изгнаниями бесов вопреки указаниям архиепископа. Осуждение и последующее исчезновение главного героя становятся отправным пунктом исследования, в котором история отдельной жизни соотносится с общими теоретическими концепциями, выдвинутыми учеными применительно к XVII веку. Джованни Леви — один из основоположников микроисторического подхода — подробно реконструирует биографии всех жителей деревни, оставивших документальный след, и с помощью этих материалов предлагает по-новому истолковать важные аспекты европейской жизни раннего Нового времени — от механизмов функционирования земельного рынка и семейных стратегий до формирования местной политической прослойки и культурной характеристики противоборствующих социальных групп. История Джован Баттисты Кьезы показывает, что одной из ключевых проблем повседневной деревенской жизни при Старом Режиме было сохранение нематериальных ценностей при смене поколений: власти, престижа, должностей, профессиональных навыков. На этом примере автор демонстрирует, как много определяющих для развития общества событий случаются в тот момент, когда, на первый взгляд, в жизни людей ровно ничего не происходит. Джованни Леви — итальянский историк, почетный профессор Университета Ка' Фоскари.

Джованни Леви

Биографии и Мемуары
«Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет
«Гроза» Джорджоне и ее толкование. Художник, заказчики, сюжет

Интерпретация двух самых известных и загадочных картин венецианского живописца Джорджоне: «Гроза» и «Три философа» – задача, которую пытались решить несколько поколений исследователей. В книге Сальваторе Сеттиса, многократно переизданной и впервые публикуемой на русском языке, автор критически анализирует существующие научные подходы, которые отражают ключевые методологические повороты и конфликты в истории искусствознания XX века. Сеттис тщательно работает с историческими источниками, помогающими составить представление о политическом контексте эпохи, в которой жил Джорджоне и его заказчики, об обстоятельствах общественной и частной жизни Венеции начала XVI века, повлиявших на стилистические инновации художника. Рассмотрев различные версии истолкования «Грозы», Сеттис предлагает собственную оригинальную разгадку картины, учитывающую все детали этого творческого «пазла». Сальваторе Сеттис – итальянский искусствовед, археолог и филолог, президент Научного совета Лувра, бывший руководитель Исследовательского института Гетти и Высшей нормальной школы в Пизе.

Сальваторе Сеттис

Критика

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Движение литературы. Том I
Движение литературы. Том I

В двухтомнике представлен литературно-критический анализ движения отечественной поэзии и прозы последних четырех десятилетий в постоянном сопоставлении и соотнесении с тенденциями и с классическими именами XIX – первой половины XX в., в числе которых для автора оказались определяющими или особо значимыми Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Вл. Соловьев, Случевский, Блок, Платонов и Заболоцкий, – мысли о тех или иных гранях их творчества вылились в самостоятельные изыскания.Среди литераторов-современников в кругозоре автора центральное положение занимают прозаики Андрей Битов и Владимир Макании, поэты Александр Кушнер и Олег Чухонцев.В посвященных современности главах обобщающего характера немало места уделено жесткой литературной полемике.Последние два раздела второго тома отражают устойчивый интерес автора к воплощению социально-идеологических тем в специфических литературных жанрах (раздел «Идеологический роман»), а также к современному состоянию филологической науки и стиховедения (раздел «Филология и филологи»).

Ирина Бенционовна Роднянская

Критика / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Стихи и поэзия