Гроздья Рябины

Особо готовился и поводился индивидуальный воспитательный сеанс. Для этого Самаркин выделял послеобеденные часы. Вызывался предмет для воспитания, секретарша Надя получала команду "никого не пропускать, ни с кем не соединять, директор занят".

– Я Вас, Евгений Васильевич, пригласил вот для чего: на прошлой неделе, кажется, во вторник, давайте проверим, Самаркин открывал толстенную тетрадь – да, действительно, во вторник, я дал Вам поручение – представить свои соображения относительно организации дежурства технологов во вторую смену, причем неделей раньше, в четверг – обращение к тетради – да, в четверг, я давал Вам аналогичное поручение. Почему же Вы до сих пор не доложили мне? На последнее директорское совещание Вы опоздали на две минуты. Во время последнего обхода, когда я указывал Валентину Михайловичу Меркулову на недостатки в его деятельности, кстати, я выполнял Вашу работу, Вы промолчали, более того, Вы съязвили, что окурки надо подметать. Это что же получается: директор дает указания, а Вы их игнорируете! Где же принцип единства руководства? Вы начинаете открыто противопоставлять директору.

Самаркин обожал высокий штиль в нотациях.

Воспитуемый чувствует себя мальчишкой, застигнутым за кражей яблок. Бесполезно говорить Самаркину, что технологи сейчас в запарке, занимаются новым сложным заказом, а во вторую смену за техпроцессом должен смотреть сменный мастер, у него это в инструкции записано. Евгений с тоской думает, что эта тягомотина с хождением по кабинету и рассматриванием собственных отражений будет продолжаться, как минимум, час, и все это время он будет сидеть, как жертвенный кролик, медленно удушаемых кольцами Самаринского красноречия, в то время как его ждут в цехе профилей и еще на участке панелей.

Он не выносил этой медленной пытки, начинал огрызаться, и в конце концов они начинали орать друг на друга так, что звенели стекла в шкафах, а Надя испуганно махала руками на заглядывающих в приемную.

Нет, не получилось у Самаркина подчинить себе этого упрямца. Неблагодарным он оказался. А ведь вытащил его из этого сраного Казахстана, поставил его на высокий пост, квартиру дал, доверием оделил. Ну, что ж, придется растоптать его. В Москве, в Объединении отказались снять с работы Евгения, как Самаркин не старался. Главный инженер на месте, двигает производство, нет оснований. И Самаркин дожидался случая, рано или поздно тот ошибется…

***

О том, что главный

не ладит с директором на заводе знали и ставили на Самаркина. Сожрет он главного, рано или поздно. И вот, представился случай, несчастный случай, нелепый и трагический. В ночную смену в цех отгрузки готовой продукции заезжала задним ходом автомашина и впотьмах задавила пожилую уборщицу. Была она глуховата, а в цехе грохот стоит, вот и не услышала она шума машины, водитель не увидел ее, была бабушка мала ростом. Во всех происшествиях на заводе виновата служба главного инженера. Его бюро техники безопасности обязано всех проинструктировать, научить и предусмотреть. У Евгения был в этом отношении железный тыл. Его бюро работало четко и не допускало ошибок. Но случай произошел, на заводе теперь работала техническая инспекция, писались объяснительные записки. Нужно было кого-нибудь обвинить, наказать.

Утром Евгению позвонил Вадим Добрынин. Вадим был добрым малым, охотно бывал в заводских компаниях, хорошо знал Евгения и работал инструктором горкома партии.

– Евгений Васильевич, Самаркин написал на тебя докладную в горком партии, что ты развалил работу по охране труда и технике безопасности, отчего и произошел несчастный случай, тебя вызовут на бюро, готовится постановление: строгий выговор и представление на снятие с работы.

Вот так, ему объявлена война, и в этой войне Самаркин не будет брезговать никакими приемами, даже подлыми.

– Что же мне теперь делать?

– Иди на прием к Первому, расскажиему все честно и открыто, он нормальный человек, и он знает цену Самаркину.

– Спасибо, Вадим Петрович, я твой должник, не забуду.

Первый секретарь горкома Стаховский один на один внимательно выслушал Евгения, задал несколько четких вопросов, затем сказал:

– Я все понял, идите и работайте, – затем добавил, – а охрану труда поставьте так, чтобы мы не теряли людей, и чтобы никто не мог Вас ни в чем упрекнуть.

Вскоре Евгению позвонил начальник Объединения Смирнов: "Приезжай в Москву, есть разговор".

С Александром Николаевичем Смирновым Евгений был знаком давно. Восемь лет назад, когда Евгений работал главным инженером завода в Джамбуле, к ним приехал недавно назначенный Первый заместитель Министра из Алмааты. Лобастый, плечистый Смирнов был немногословен. Уставившись пристальным, тяжелым взглядом своих стальных глаз на собеседника, его мало кто выдерживал, этот взгляд, он пристально изучал человека, рентгеном просвечивал его и составлял свое мнение. Беда грозила тому, кто становился на его пути. "Он же как танк, раздавит и не заметит" – говорили о Смирнове в Министерстве.