Грозовой перевал

– Мальчик отправится со мной в усадьбу «Скворцы», сэр. Не ваш он и никогда им не был!

– Это Линтон так сказал? – осведомился Хитклиф.

– Конечно. И он распорядился, чтобы я взяла ребенка с собою, – ответила я.

– Ну хорошо, – промолвил этот негодяй, – сейчас не будем спорить, не время. Однако мне пришло в голову, что нынче, в новых обстоятельствах не грех мне заняться воспитанием молодых. Посему передай своему хозяину, что коль скоро он попытается отобрать у меня вот этого ребенка, я обязательно приведу на Грозовой Перевал своего собственного сына. Не рассчитывайте, что я уступлю Гэртона без борьбы, а уж что касается другого мальчика, то его я потребую к себе всенепременно! Не забудь передать это Линтону слово в слово.

Этого намека было достаточно, чтобы связать нам руки. Я пересказала хозяину суть угрозы Хитклифа, когда вернулась домой. После этого Эдгар Линтон, который и раньше не рвался взять племянника под свою опеку, даже не заговаривал о том, чтобы вмешаться. Сдается мне, что, если бы хозяин и решился на какие-то действия, от них вряд ли был бы прок.

Бывший жилец Грозового Перевала стал его хозяином. Он вступил во владение имением и доказал все права на него местному поверенному, который, в свою очередь, подтвердил их мистеру Линтону. Оказывается, Эрншо заложил каждую пядь своей земли в обмен на наличные деньги, – и держал этот залог не кто иной, как Хитклиф, – а полученные деньги несчастный спустил в своей безудержной страсти к игре. Таким образом, Гэртон, который должен был стать первым джентльменом-землевладельцем в округе, превратился в полного иждивенца на милости заклятого врага своего отца. С тех пор и отныне он живет в своем собственном доме на положении слуги, да только никакого жалования за это не получает. Он даже не может доказать свои права, потому что не ведает о них, и нет вокруг него друзей, которые подсказали бы ему, как его обошли.

Глава 18

Последовавшие за той горестной порой двенадцать лет, – продолжила миссис Дин свой рассказ, – оказались счастливейшими годами моей жизни. Время текло размеренно, и беспокоиться мне приходилось только по пустячным хворям нашей маленькой леди, которые изредка цеплялись к ней, как ко всем другим детям – и бедным, и богатым. В остальном же она, спустя первые шесть месяцев своей жизни, росла как крепкое деревце и научилась ходить и лепетать на своем собственном языке еще до того, как вереск второй раз зацвел над могилой миссис Линтон. Она была вся как луч солнца в одиноком доме: настоящая красавица, с темными прекрасными глазами Эрншо и белой кожей, тонкими чертами лица и золотыми кудрями Линтонов. Она казалась девочкой жизнерадостной, но не сумасбродной, с весьма пылким и стойким в своих привязанностях сердцем. Эта ее черта напоминала мне ее мать, но полного сходства не было и быть не могло, потому что Кэтрин-младшая умела быть мягкой и кроткой, как голубка, голос ее был ласков, а взор – задумчив. Никогда в неудовольствии она не впадала в ярость и не была неистовой в любви, хотя это последнее чувство оставалось у нее глубоким и нежным. Однако нельзя не признать, что были у нее и недостатки, бросавшие легкую тень на ее несомненные достоинства. Так, она могла быть дерзкой и упрямой вплоть до полного своеволия, что не удивительно: ведь такими бывают все избалованные дети, как добрые, так и злые по натуре. Если она сердилась на кого-нибудь из слуг, то тут же заявляла: «Я скажу папе!» А стоило отцу укорить ее хотя бы взглядом, она так страдала, словно он разбил ее сердце! За все ее детство он, кажется, не позволил себе сказать ей ни одного резкого слова. Он полностью взял на себя ее обучение и превращал каждый урок в забаву для ребенка. К счастью, природное любопытство и живой ум делали ее способной ученицей. Она все схватывала на лету, и ее знания делали честь ее учителю.

До тринадцати лет она ни разу не выходила одна за ограду парка. В редких случаях мистер Линтон брал ее с собой на прогулки, но удалялись они не больше чем на милю от усадьбы. Никому другому он свою дочь не доверял. Гиммертон был для нее всего лишь названием, потому что в деревню ее не пускали, а церковь – единственным зданием, помимо родного дома, порог которого она переступала. Грозовой Перевал и мистер Хитклиф в ее мире не существовали – она росла в полном уединении, но вовсе не страдала от этого. Только иногда, когда она бросала взгляд на окрестности из окна своей детской, она, как бы невзначай, спрашивала:

– Эллен, а когда мне можно будет подняться на вершины этих гор? Что там за ними – море?

– Нет, мисс Кэти, – отвечала я. – За ними другие горы, похожие на эти.

– А как выглядят эти горящие золотом скалы, когда стоишь прямо под ними? – спросила она однажды.

Ее поразили кручи Пеннистонских утесов и другие вершины неподалеку, купавшиеся в лучах закатного солнца, в то время как на все остальные части горного пейзажа уже спустилась тень. Я объяснила, что она видит всего лишь голые каменные стены, где только в расселинах достаточно земли, чтобы там могло вырасти чахлое деревце или кустик.