Группа поддержки для выживших девушек

Пока я продолжаю смотреть вниз – туда, где искусственное стекло встречается со столом, я могу делать вид, что ее лицо так же далеко от меня, как и ее голос.

– Кто? – Мой голос звучит очень, очень тихо.

– Я понятия не имею, что думают Мэрилин и Хизер, – говорит доктор Кэрол. – Но я знаю, что меня глубоко обидело то, как вы описываете меня.

– Именно этого он и добивается, – говорю я. – Неужели вы не понимаете? Он хочет рассорить нас. Он хочет сбить нас с толку, чтобы мы не обращали внимания на важные вещи.

– Я никогда не рассматривала вас как трофеи, – говорит доктор Кэрол, словно и не слыша меня. – Я вас не коллекционирую. Вы – мои пациентки, и каждая из вас дорога` мне как отдельная личность. Я посвятила немалую часть моей карьеры помощи таким женщинам, как вы. Я немалую часть моей жизни потратила на попытки создать мир, в котором такие женщины, как вы, не должны бороться за существование.

– Самое главное – разобраться, кто это делает, – говорю я. – Эта книга – всего лишь способ отвлечь нас. Кто-то похитил ее с моего жесткого диска.

– Вам вообще не следовало ее писать! – кричит она, надувая крохотный микрофон в моем ухе. – Обвинять меня в том, что я пренебрегаю моими детьми, встречаясь с группой в канун Рождества… да как вам вообще такое могло прийти в голову? Вы громче всех требовали назначить встречу именно на этот день. Вы считаете, что я отношусь к вам как к домашним зверькам?

– Я этого никогда не говорила, – предпринимаю попытку я.

– Вы пишете об этом в вашей книге! – говорит она. – Как вы можете приходить ко мне с группой, имея столь низкое мнение обо мне? Смеясь надо мной за моей спиной? Почему вы меня ненавидите?

Все мои слова возвращаются, чтобы ранить меня. Письма. Эта книга. Все, что я когда-то написала, становится оружием против меня. Все, о чем я когда-либо думала, возвращается ко мне болью. Кто тот человек, который знал, как скоординировать все это, который знал про все наши страхи, который знал, как искалечить нас психологически?

Я поднимаю глаза и вижу, что доктор Кэрол смотрит на меня через исцарапанное искусственное стекло.

– За что? – спрашивает она. – Я хочу знать, за что.

– Я не знаю, – отвечаю я.

– Вы теперь должны держаться от нас подальше. С этого момента я не хочу вас знать.

И тут я понимаю. Это как-то связано с ее реакцией. Она слишком сильная, словно плохой актер в плохой пьесе пытается криками убедить публику в своем горе. Это как-то связано с тем, что она так огорчена, но в то же время потратила время на распечатку всей книги, принесла ее сюда как реквизит. Плохой реквизит. Стопка бумаги слишком толстая для двадцати пяти тысяч слов, написанных мною.

– Почему вы делаете это? – спрашиваю я.

И вдруг мне в голову приходят десятки причин: возможно, ей требуется толчок в карьере, может быть, она социопат и считает это забавным, может быть, она считает нас неблагодарными и жаждет мести, может быть, она устала слышать наше постоянное нытье.

– Надеюсь, вы получите всю необходимую помощь, – говорит она и кладет телефон на стол, я слышу громкий щелчок в ухе. Она наклоняется, чтобы взять свою сумочку.

– Доктор Кэрол? – громко кричу я, чтобы она услышала меня. – Доктор Кэрол!

Я чувствую движение у меня за спиной. Они идут, чтобы увести меня. Она снова садится, потирает лоб, говорит что-то, но я не слышу.

– Возьмите трубку! – кричу я, молотя по стеклу. – Ответьте мне!

Я трясу стол, пытаюсь докричаться до нее через перегородку.

– Доктор Кэрол! – кричу я. Я в ярости – прежде я испытывала такую ярость только по отношению к себе. – Я вас знаю! Мы вам доверяли!

Чьи-то руки хватают меня за локти, укладывают лицом в стол.

– Я вам доверяла! – кричу я. – Я вам доверяла!

Мне надевают наручники на запястья, вдавливают металл мне в кости, а поднимая меня, они так выкручивают мне руки, что мне кажется, я чувствую, как кости выходят у меня из суставов. Я вижу спину доктора Кэрол – она бежит из комнаты для посетителей и не может слышать меня, как бы громко я ни кричала.

* * *

Мне нужен телефон, мне нужно предупредить всех, что это она, но чем настойчивее я прошу, тем меньше меня слушают. Я швыряю шоколадный пудинг с моего обеденного подноса в окно моей холодной камеры, и он растекается по стеклу. Я засоряю сливную чашу зелеными бобами и куриными котлетами. Я без перерыва, десять минут, молочу подносом по двери камеры.

Три помощника шерифа в защитной экипировке входят ко мне в камеру и заковывают меня – руки и ноги. Меня уносят в комнату для допросов, а когда приносят обратно, туалет прочищен, вся камера промыта из шланга. Со стен еще капает. В камере дьявольский холод. Никто со мной не говорит, сколько бы я ни объясняла, что происходит.

Мне нужен телефон. Если бы я добыла телефон, я бы позвонила Мэрилин и Хизер.