Группа поддержки для выживших девушек

Мы выходим из леса, идем по двору к свету, по трем кирпичным ступеням поднимаемся на крыльцо, он ногой распахивает противомоскитную сеточную дверь. Боль в коже головы вспыхивает с новой силой, и я вытаскиваю канцелярский нож из переднего кармана и одним движением обрезаю волосы, захватывая при этом немного кожи. Он больше не держит меня, и я проседаю на три дюйма, меня уводит в сторону на моих побитых хрупких лодыжках, одним коленом я касаюсь пола.

В доме слишком тепло, пахнет вчерашней готовкой. Когда я поднимаю взгляд, мой обидчик идет на кухню. Я бросаюсь к двери, распахиваю ее и несусь к тому месту, где столкнулась с ним, нахожу свой пистолет в гнилых листьях, после чего возвращаюсь к двери и распахиваю ее, а он в этот момент выходит из кухни с ножом. Мои руки и тело автоматически принимают стойку Вивера[56], палец на спусковом крючке, пистолет в двух руках, ноги расставлены.

– Перестаньте! – раздается женский крик.

Я уже нажимаю спусковой крючок, но тут между нами становится Крисси. В последнее мгновение я увожу пистолет в сторону, воздух взрывается, и в гипсокартонной стене появляется дыра, а комната наполняется пороховым дымом.

– Перестаньте, вы оба! – кричит она, разведя руки ладонями к нему и ко мне.

Я стою неподвижно, как и Громила. Он не сводит с меня глаз, нож по-прежнему в его руке, даже дыхание у него не участилось.

– Я должна была догадаться, что это ты, Линнетт, – говорит Крисси. – Никаких фотографий у тебя, конечно, нет, да?

– Скажи ему, пусть уберет нож, – говорю я, опуская пистолет.

– Ты проникла в мой дом, – говорит Крисси.

Мой пистолет по-прежнему направлен прямо ему в пустую голову. На его черепе повсюду порезы – последствия бритья. Мушка прицела останавливается на черной корочке на его правом виске.

– Она моя старая подруга, Кейт, – говорит ему Крисси. Она гладит его бицепс. От него воняет, как от коня. Как она может к нему прикасаться? – Посиди у себя в мастерской, а мы тут поговорим, ладно?

Он разворачивается и уходит в кухню. Я слышу, как открывается ящик с ножами, потом звон металла о металл, потом стук закрывающегося ящика. В доме воцаряется тишина.

– Я из-за тебя целый день попусту потеряла, – говорит Крисси. – И чем ты собираешься возместить мои потери?

– Я хотела тебя предупредить, – вру я. – Кто-то пытается убить всех нас.

Крисси некоторое время смотрит на меня оценивающим взглядом, потом улыбается.

– Я знаю, что ты можешь сделать, – говорит она. – Ты, перед тем как уехать, подпишешь мне несколько книг. Пойдем в кухню.

Я всегда знала, что Крисси опасна. Если остальные из нас собирали осколки наших разбитых жизней и пытались оставить наших монстров в прошлом, то Крисси заключала их в объятия. Она стала самым громким их защитником, самым несгибаемым их ходатаем. Она выдвигала всевозможные теории заговора и использовала компенсации, которые получала за свои повторяющиеся ночные кошмары, для финансирования судебного оспаривания их приговоров.

У доктора Кэрол была своя теория. Она полагала, что, поскольку прокуратура основывалась на свидетельских показаниях Крисси и поскольку ее монстром был ее крестный, в ней, вероятно, глубоко сидело чувство вины и потребность в получении прощения от монстров. Моя теория была попроще: я считала, что Крисси просто основательно съехала с катушек. А съехавшие с катушек опасны.

Но я проделала весь этот путь не для того, чтобы стоять без толку здесь, в комнате, а потому я опускаю пистолет и иду за ней на кухню.

Этот дом то ли недостроили, то ли постепенно разбирали на части. Общая комната обита некрашеными плитами гипсокартона, дверная рама в кухне незакончена, а в кухне повсюду оранжевые шнуры удлинителей. Рядом с блендером стоит кофейник. На кухонных столах пустые пакеты для покупок, вазочки для печенья, блюда для пирогов.

– Как насчет чашечки хорошего чая? – спрашивает Крисси.

Она стоит у посудомоечной машины, вытащенной из-под кухонного стола, наполняет чайник из галлонного кувшина.

– Сядь где-нибудь, – говорит она.

Я убираю стопку писем с расхлябанного деревянного обеденного стула и сажусь спиной к стене, откуда хорошо просматриваются дверь и окно, кладу пистолет на стол передо мной. Рукоятка пистолета лоснится от моего пота. Я вытираю ладони о штанины джинсов. Стол уставлен лекарственными пузырьками, забросан рекламными письмами, полиэтиленовыми пакетами, наполненными желтыми резиновыми перчатками, и кухонными полотенцами, с которых еще не сняты ценники.

– Это был первый дом моих родителей, – говорит Крисси, ставя кувшин рядом с переполненной раковиной. – Сейчас он стоит меньше тех денег, что они заплатили за него в шестидесятые, не смешно ли? Всегда считалось, что земля с годами только набирает цену.

– Сочувствую, – говорю я.

Она вставляет вилку чайника в розетку и принимается искать чай в шкафах. Ни в одном из кухонных шкафов нет дверок.