Руководитель центра «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке (РНБ) А. Я. Разумов поясняет:
А теперь прикиньте: на начало 1937 года в Ленинграде было 2 миллиона 728 тысяч жителей. Это 680 тыс. «домохозяйств» (семей и одиночек). То есть в большом городе из 680 тысяч «ячеек общества» обезглавлены 40 тысяч, каждая семнадцатая, и счет не завершен. В досетевые времена среднестатистический человек имел прямые или опосредованные социальные связи в среднем со 150 людьми («число Данбара»). И вот представьте, что каждый семнадцатый из этих ста пятидесяти, то есть девятеро (!) убиты выстрелом в затылок. Вы их знали, а они уже закопаны экскаватором. Но это еще не все. Помимо шапочных знакомых есть знакомые знакомых, есть люди, чьи фамилии вам по каким-то случайным или нет причинам известны либо не совсем чужды (детство, школа, армия, прежние места жительства и работы, сосед шурина по даче), стресс обостряет память. В других условиях вы бы их и не вспомнили, но теперь число тех, чья насильственная смерть отзывается в вас болью и страхом, растет. И каждый жил с мыслью: не я ли следующий? Именно каждый. Это надо уяснить, ибо встречаются рассуждения: пропалывали, мол, только начальство, чиновников, партийных бонз. Ну, и еще каких-то ученых (чтобы не вздумали секреты продавать). Как бы не так! Листая мартирологи, понимаешь: 98 % жертв – самые простые люди: садовник комбината им. Ленина, продавец магазина № 32 Выборгского райпищеторга, инженер института Механобр, полировщик никелировочной мастерской Фрунзенского райпромкомбината, учительница Наволокской школы, машинистка артели «Швейник»…
Электронная энциклопедия «Санкт-Петербург» (http://encspb.ru/
) сообщает, что в общей сложности «в Петрограде-Ленинграде с 1918 по 1953 годы по политическим обвинениям было осуждено более 250 тысяч человек» (статья «Жертвы политических репрессий»). Свыше четверти миллиона! Сколько из них за эти прекрасные 35 лет осудили на казнь, узнаем, когда Книга памяти будет завершена.А потом война и блокада затмили и перекрыли все. Население огромного города радикально поменялось. Первая послевоенная телефонная книга вышла в 1947 году, она имеется в Интернете, какой-то благородный энтузиаст выложил ее, отсняв фотоаппаратом. Сличение фрагментов 1937 и 1947 годов, которые в обычных условиях – всего-то десять лет прошло – не должны были бы сильно различаться, показывает: город минимум наполовину другой.
Среди абонентов 1937 года у меня были свои любимцы: Волк-Орлович H. С. (кан. Грибоедова, 106/12), Эвальд-де-Буавье К. Н. (Екатерингофский пр., 75), Робинзон-Крузо К. В. (Герцена, 27), Карнас-Дондышонская С. Л. (Мытнинская наб., 5/7), Мишкорудников Г. С. (К. Либкнехта, 79), Колумбус О. Б. (Бармалеева, 26) – в общей сложности примерно дюжины две персон. Никого из них не оказалось среди абонентов 1947 года. Хочу верить, что все они избежали злой участи, не кончили жизнь в левашовских расстрельных рвах, выжили в блокаду и переселились в Ялту, Сочи, Звенигород, Алма-Ату, Владивосток.