Груз

Историк Владимир Булдаков в уже упомянутой монографии «Красная смута. Природа и последствия революционного насилия» (М., 2010) на множестве примеров показал, что события «Красной смуты» 1917–1922 гг. исчерпывающе объясняются психоистерическим состоянием масс – явлением, неизбежно возникающим в ходе любой гражданской войны и не поддающимся регулированию. Организаторы российской гражданской войны, возможно, не догадывались об этом ее свойстве. Булдаков показывает также, что «смута иссякла только в связи с усталостью от взаимоистребления».

Гражданская война – это прежде всего загубленные человеческие жизни. Известны страшные цифры жертв террора (погибших не в бою, не от голода, испанки или тифа): от красного террора – 1,2 млн человек, от белого – 0,3 млн, от «зеленого» (разных Махно и Григорьевых) – 0,5 млн, а всего 2 миллиона душ (В. В. Эрлихман

. Потери народонаселения в XX веке. Справочник. – М., 2004). Много реже среди трагедий этого времени вспоминают разгром и уничтожение, частичное или полное, тысяч дворянских усадеб – вместе с предметами искусства, документами и иными культурными ценностями в собственности последних владельцев.

До недавнего времени общим местом было утверждение, что вдохновителями разгромов «дворянских гнезд» были эсеры. Но работы последних лет показывают: разгром усадеб – во многом результат провокационной деятельности большевиков (Л. В. Рассказова. Разгром дворянских усадеб (1917–1919) // Общество. Среда. Развитие. 2010. № 2/15). Как тут не вспомнить слова восторженного олуха А. В. Луначарского: «Это большая удача для русского народа, что после социальной революции власть захватила такая культурная партия, как большевики»

(Цит. по: Н. П. Анциферов. Из дум о былом. М., 1992. С. 407).

Именно большевики в борьбе с эсерами за власть и влияние в массах призывали к незаконному самодеятельному захвату земли и усадеб. Впрочем, они до известного момента это и не скрывали. Н. И. Бухарин в брошюре «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) похвалялся, что вопреки эсерам, твердившим, будто нельзя «выкуривать помещика без особого закона из его помещичьих имений»,

и пугавшим резней и земельным хаосом, «который должен возникнуть, если крестьяне „самочинно“ будут забирать эту землю, выгонять помещиков, расправляться с ними так, как они этого заслужили… наша партия вела энергичнейшую работу по разъяснению крестьянам всей необходимости разгрома помещика». Были, конечно, и «внепартийные» разгромы.

По свидетельствам современников, доля разоренных в Гражданскую войну усадеб – разграбленных, а затем и сожженных (второе часто следовало за первым), приближалась к трем четвертям их общего количества. Остальные «добивали» в следующие десятилетия. Эта чаша не миновала Михайловское, Тригорское и другие места, связанных с именем Пушкина и с именами других деятелей российской истории и культуры. Малочисленные (порядка шестидесяти) «музеи-усадьбы» наших дней – как правило, просто копии и «новоделы».

Специалист по охране памятников И. В. Краснобаев, автор книги «Сохранение сельских усадеб: проблемы и перспективы» (СПб., 2013), пишет: «К2000 году в России уцелело, по разным источникам, от 5 до 10 % дворянских усадеб из числа существовавших до 1917 года, то есть не более 8 тысяч»[11]. Слово «уцелело» не должно вводить в заблуждение: уцелело почти исключительно в виде руин, в лучшем случае – в виде второстепенных хозяйственных построек и наполовину вырубленных и одичавших парков. Действительно уцелевшее – редчайшие исключения.

Размеры этой культурной катастрофы до сих пор плохо осмыслены. Просто потому, что не укладываются в сознание. Исчезновение важнейшей части национального наследия – памятников архитектуры, картин, скульптуры, рукописей (в том числе мемуарных), предметов старины, библиотек, коллекций, личных архивов и иных ценностей, порой совершенно уникальных – навсегда останется одной из главных утрат России. Эта утрата – еще одно следствие сознательного курса большевиков.