Груз

Прошло несколько почти спокойных лет, но война вновь сделала ситуацию благоприятной для революционеров. Проявления недовольства горожан на протяжении тридцати месяцев Первой мировой, до февраля 1917 года, изучены прилежно, хоть и односторонне, но почти не изученной осталась та «партизанская война между прессой и властью»,

которая, как писал без тени раскаяния в своих мемуарах кадет Гессен, «продолжалась с возрастающим ожесточением до самой революции» (И. В. Гессен.

В двух веках. // Архив русской революции. T. XXII. – Берлин, 1937. С. 337; репринт: М., 1993). Что же касается темы захватов дворянских земель и нападений на усадьбы, эта тема в советские годы была почти табуирована, а в наше время редко выходит за хронологические рамки «черного передела» в российской деревне вслед за большевистским «Декретом о земле». Между тем, вести о поджогах усадеб, ставшие после 1907 года достаточно редкими, в ближайшие месяцы после начала Мировой войны вновь вернулись на страницы газет. Главными зачинщиками беспорядков на селе чем дальше, тем чаще становились дезертиры.

Дезертирство превратилось в бедствие из-за крайне мягкого наказания за это воинское преступление (Пол Симмонс

. Борьба с дезертирством и добровольной сдачей в плен в Русской армии в годы Первой мировой войны // Сб. «Величие и язвы Российской империи». – М., 2012). Дезертиром считался солдат, отсутствующий в части до шести (до трех в военное время) дней, но при этом состоящий на службе более трех месяцев. Тот же, кто трех месяцев еще не отслужил, имел «в запасе» семь дней. Вдобавок полноценное наказание дезертира ждало лишь по окончании войны, которое (в этом были убеждены все) непременно будет ознаменовано широкой императорской амнистией. В ходе же войны большую часть дезертиров попросту отправляли обратно на фронт, даже не всегда под конвоем. Лишь за год до Февральского переворота были введены суровые (вплоть до расстрела) кары за дезертирство, но и те остались по большей части на бумаге.

Слухи, что царь готовит отмену дворянского землевладения и вся земля станет крестьянской, возникли вскоре после массовых мобилизаций и начала боев на западных границах империи. Возникли, скорее всего, стихийно. «Крестьянство почти сразу осознало весь размер и размах начавшейся войны; основание на земельные претензии было заложено лейтмотивом защиты Отечества всеми крестьянами страны» (М. В. Оськин.

Крестьянство Центральной России в годы Первой мировой войны. 1914 – февраль 1917 // Известия Саратовского университета, новая серия, т. 15, вып. 3). Антигосудаственные агитаторы поддерживали подобные слухи в уверенности, что эти надежды рухнут, и чем крепче настроить крестьян на земельную реформу в их пользу, тем сильнее они озлятся потом. Добавлялись тревожные подробности, а солдаты повторяли их в письмах домой: царь-де решил распределить между крестьянами строго по справедливости земли помещиков, купцов, «немцев» (людей с немецкими фамилиями), а также казенные земли, но его отговаривают жена-немка и генералы Ренненкампф и Эверт. Так что может ничего и не перепасть. А Эверт, говорят, улетел на аэроплане в Германию.

Будоражили деревню и загадочные городские провокаторы. Десятого мая 1915 г. начальник Тульского губернского жандармского управления сообщал в Департамент полиции: «В последнее время по губернии замечено, что из городских центров ездят разные люди с целью антиправительственной пропаганды между сельским населением». Неведомые агитаторы, солдаты в отпуске и дезертиры все чаще начали внушать примерно следующее: члены семей воинов вправе бесплатно пользоваться помещичьей собственностью, особенно если помещик и его семья отсутствуют в деревне, живя где-то в городе. В этом случае помещичью землю следует признать «свободной». Но даже если помещик и его сыновья тоже на фронте, их служба легче – они офицеры, а крестьяне рядовые. Из чего делался «вывод о правовой вынужденности погромов и поджогов купеческих складов и дворянских усадеб» (М. В. Оськин. Указ. соч.).