Груз

Всего за полгода до октябрьского переворота Ленин мысленно примерял для России идеал Парижской коммуны (он питал к ней большую нежность). Как известно, немцы в марте 1871 года, разбив французскую армию, вошли в Париж. Но всего на три дня: Франция сдалась, и немцы удалились. После чего, с точки зрения Ленина, началось главное: власть в столице взяло революционное правительство, та самая Парижская коммуна. Пример показался Ленину соблазнительным. В статье «О карикатуре на марксизм» он писал осенью 1916 года: «Допустим, немцы возьмут даже Париж и Петербург. Изменится от этого характер данной войны? Нисколько. Целью немцев и – это еще важнее: осуществимой политикой при победе немцев – будет тогда отнятие колоний, господство в Турции, отнятие чуженациональных областей, например Польши и т. п., но вовсе не установление чуженационального гнета над французами или русскими». Оставим эти грезы пораженца без комментариев. События повернули иначе, однако со своим идеалом Ленин не расстался.

Падение монархии стало большим сюрпризом для Ленина, но сразу по прибытии в Россию вопрос о необходимости гражданской войны и террора стал подниматься им снова и снова. В «Докладе о текущем моменте» 7 мая 1917 г. он говорит о том, какой станет Россия, если план захвата власти удастся: «Мы все согласны, что власть должна быть в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов… Это будет именно государство типа Парижской Коммуны. Такая власть является диктатурой, т. е. опирается не на закон, не на формальную волю большинства, а прямо непосредственно на насилие. Насилие – орудие силы». Путь к такому устройству лежал через вооруженное подавление и/или истребление всех несогласных. То есть через гражданскую войну. Которая к этому времени уже не тлела, а полыхала, но вело ее еще не государство. Временное правительство не было стороной в гражданской войне.

В том же мае 1917 года «отмечены» (т. е. стали известными) 152 «стихийных» захвата крестьянами частнособственнических земель, в июле – 387, в августе – 440, в сентябре (вопреки разгару полевых работ!) – 958. Сплошь и рядом с погромами, захватами и разграблением имений. С каждой неделей все более частыми становились убийства. В августе 1917 года газеты писали о кровавой расправе над владельцем образцового хозяйства Лотарево в Усманском уезде Тамбовской губернии князем Борисом Вяземским, 33-летним историком, благотворителем, орнитологом, фенологом, дендрологом, коллекционером. Продолжая добрые дела своего отца, он сделал много полезного для окрестного населения и для всего своего уезда, построив, среди прочего, железобетонный мост (новшество для того времени) через реку Бай– гору, электростанцию, сельскую школу. В соседней деревне Вяземские бесплатно для крестьян заменили их деревянные избы домами из красного кирпича под железной крышей, многие стоят до сих пор. Имение Лотарево было полностью разгромлено, а сам Борис Вяземский убит озверевшей толпой, в которой коноводили дезертиры. «Человек, которым должна была бы гордиться новая

[т. е. послефевральская] Россия!» – писал, узнав о его гибели С. М. Волконский.

О каких-то расправах стало известно благодаря общероссийским газетам, сообщения о других затерялись в газетах губернских. На усмирение посылались казаки и команды георгиевских кавалеров (как заведомых людей чести). В ноябре 1917 года исчез и этот сдерживающий фактор.

Все революции похожи. Французская чернь конца XVIII века точно так же убивала дворян, да еще под веселую песенку «Ah! ça ira, ça ira, ça ira! Les aristocrates à la lanterne!» («Эх, пойдут, пойдут дела! На фонарь аристократов!»). Тамбовские убийцы, кажется, обошлись без песен. Захваты и расправы исчислялись сотнями и сотнями. Активистов и заводил подобных вакханалий на селе и в городе охватывал, согласно ряду свидетельств, коллективный психоз, род извращенного (квази)мессианского опьянения, «без которого советский режим ни за что не осуществил бы тех социальных преобразований и того массового насилия, которые сопровождали его деятельность с самого начала»

[10].